Чумовая попаданка в невесту

— Вот, будем учить пока вместе, а потом сама. Компьютер я тебе показал, буквы и там, и тут одинаковые, достаточно просто ввести в браузерную строку слово — и узнаешь его значение.

Дана аккуратно повесила куртку на вешалку, поставила сапожки на полочку и присела за компьютер в комнате:

— Я буду учиться читать ваш язык? И смогу сама читать маленькие бумажки в лавке?

— Ты сможешь читать всё, что захочешь, — улыбнулся Матвей, глядя, как в её глаза снова зажигаются восхитительные звёздочки радости и недоверия.

— Правда-правда?

— Правда-правда.

Дана вскочила и в один момент бросилась ему на шею. Обняла и прижалась всем телом, шепча на ухо:

— Спаси тебя Бог, Матвеюшка! Ты самый-самый лучший!

Он тоже обнял её, медленно выдыхая, и закрыл глаза. Не совсем отдавая себе отчёт в том, что делает, приник губами к тёплой ямочке у шеи, сжал в объятиях плотное упругое тело и почувствовал, как это нравится ему. И ей тоже.

Глава 11. Ой, мороз, мороз…

— Боярышня! Боярышня! Где ты была?! Я повсюду тебя искала!

Прошка выглядела напуганной и суматошно трясла руками, будто обличала меня во всех мыслимых и немыслимых преступлениях. Я рассеянно ответила, продолжая перебирать отрезы ткани в сундуке:

— Я в туалет ходила.

— Господь великодушный! Спаси и сохрани меня и мой ум!

Она с размаху села на постель и ядовитым тоном спросила:

— А меня не могла разбудить?

— А нафига? То есть, зачем?

— Глупая, ой глупая-я-я! Ну, как ты не понимаешь! Нельзя тебе одной ходить по городу! Никак нельзя! Вдруг кто нападёт да злодейство учинит? Видать, не спать мне больше… Тебя сторожить буду!

— Прошка, не трещи. Лучше помоги мне.

— А что ты делаешь? — она подошла, уперев руки в боки, нависла надо мной карающим мечом.

— Ищу ткань потоньше и помягче.

— Платье, что ль, решила сшить?

Прошка сунула руку между моих и без колебаний вытащила толстенький длинный рулон светло-серой ткани:

— Во, пойдёт?

Я схватила отрез, пощупала, погладила и улыбнулась довольно:

— Отлично! Давай ножницы, иголку, нитки, будем шить!

— Что шить-то? Мерки снять надо спервоначала!

— Трусы, Прошка, трусы!

— Чёй та? — не поняла она. А я только отмахнулась. Ну нафиг. Жопу морозить надоело. Возвращаясь из туалета, я три раза поскользнулась на чуть подтаявшей и снова обледеневшей тропинке, два из которых завершились многострадальным моим седалищем в сугробе. Достало! Хочу трусы. И штаны. И сапоги на нормальной подошве антигололёд. И вообще…

Что вообще, я додумать не успела, потому что в горницу ворвалась Фенечка с Кусем на руках. Сунула мне зверька, который тут же наследил мокрыми лапками на ткани, и принялась жестикулировать. Прошка непонимающе смотрела на девочку, а потом лицо её просветлело:

— Да ты что! Не может быть! Сразу две?

Фенечка довольно закивала, а мне стало интересно:

— Чего две-то?

— Две невесты покинули сегодня утром стены Белокаменной! — торжественно объявила Прошка. — Оказались попорченными.

— Да ты что? — я посадила Куся на крышку сундука и философски пожала плечами, разворачивая ткань: — Баба с возу — кобыле легче.

— Ты могла бы сейчас тоже возвращаться в Борки, — съязвила Прошка.

— Но я здесь. И мне нужны трусы.

— Боярышня, голубонька моя, ты мне расскажи, что это такое? Куда его надевают? На голову ль, на руку? — взмолилась Прошка, которой надоело слышать незнакомое слово. Я хихикнула:

— На жопу, солнце моё! На жопоньку!

— А пошто? — в глазах девчонки отразилось искреннее недоумение, и я вздохнула. Пошто-пошто… По то! Привыкла я к трусам. Ну хотя бы к стрингам. А так — хожу как голая, даже если юбкой всё прикрыто… Нет, всё-таки привычка — вторая натура. Вон они тут все привыкли без белья. Даже Стоян голышом упражнялся, а ведь в трусах удобнее и теплее, не отморозит свои фаберже!

При воспоминании о нагом послушнике и об украденном поцелуе всё внутри снова сладко сжалось, затомило, натянулось… Мать моя женщина, в этом диком краю я становлюсь отпетой нимфоманкой, скоро вообще на мужиков буду бросаться! Даже пока незнакомый княжич покажется мне по меньшей мере Крисом Эвансом, если так будет продолжаться…

Разложив ткань на постели, я примерилась к куску огромными тяжёлыми ножницами и отхватила приличный шмат. Где бы взять мелок, чтобы нарисовать выкройку? Огляделась, но ничего похожего в горнице не нашлось. Разве что по белёному боку печки пальцем повозюкать… Печка! Точно!

— Прошка, дай мне уголёк, пожалуйста!

Девчонка закатила глаза по привычке, но послушно полезла за заслонку, выхватила кусочек обугленной щепки и протянула мне:

— Ой, боярышня, чую, затеваешь дикость...

Примерившись щепкой к ткани, я весело заявила:

— Дикость — это без штанов по морозу бегать! Сейчас нарисую красоту, посмотришь! Ещё себе трусы запросишь.

Прошка быстро закрестилась, бормоча:

— Упаси меня Господь...

Мерку с себя я сняла ниткой. Худо-бедно получилось. Нарисовала ластовицу, а к ней прилепила два одинаковых треугольника. Накинула пару сантиметров на припуск для подгиба и полюбовалась на выкройку. Сказала:

— Ну, он сказал: «Поехали!», он махнул рукой, — и решительно откромсала лишнюю ткань.