Она проследила орлиным взглядом, как служанки вносят и ставят у тюфяков ларцы с камнями, деньгами, украшениями, и выгнала всех из горницы, прикрыв за собой дверь. Мы остались вчетвером.
Переглянулись.
А я подумала, что прямо как в летнем лагере: свободные койки, занимай какую хочешь. И, подхватив свой ларец с филигранным замком, вырезанным из красного камня, потащила его к тюфяку поближе к изразцовой печи:
— Чур, моя шконка подальше от параши!
Сказала негромко, больше для себя, но девы посмотрели на меня странно. Даже Филомена, которая всё-таки не растерялась и быстренько устроилась на соседней кровати, слегка подпихнув её к моей. Лукерья переглянулась со Светланой, и они обе устроились подальше от нас, благо тюфяки не были тяжёлыми.
Два лагеря. Две группировки. Я прищурилась, откинувшись на локтях. И даже стало смешно, насколько очевидным было желание княгини столкнуть нас нос к носу в маленькой горнице. А может, это она просто не подумала ничего плохого…
Филомена с трудом подтянула к себе ларцы и присела рядом со мной:
— Ох, милая… Что-то мне не по себе…
— Есть от чего, — тихо ответила я. — Будет очень весело, я тебе обещаю.
— Как бы мне хотелось сейчас попасть домой…
Её голос был полон грусти и свойственного Филомене детского умиления. По маме скучает, наверное. Я тоже скучала. Немного. Но, если мой новой подруге стоит просто сесть в сани и проехать несколько десятков километров, чтобы оказаться дома, у меня всё гораздо сложнее. Поэтому волевым усилием я задвинула мысли о родителях подальше, в самый уголок мозга, и бодренько сказала:
— Давай-ка лучше обустраиваться. Есть тут простыни, или так спать будем?
Фокус удался. Отвлечь Филомену получилось быстро и незаметно. Она, видно, дома делала часть работы за свою ветреную Аньку, потому что постели мы застелили довольно резво. На тюфяк полагался тканый ковёр, на ковёр — покрывало, потом простыня, украшенная вышивкой, а сверху — одеяло, подбитое гораздо более толстым мехом, чем предыдущее, в амбаре. Надо полагать, наш статус повысился. Девицы должны быть рады. Все, кроме меня. У меня же Стоян в башке — с его тёмными глазюками, с богатырской грудью, гладкой, как попка фитоняшки… И ощущение мягких вкусных губ на моих губах… Даже княжич с предполагаемым членом XXL не радует больше того трепетного чувства, которое я испытываю, когда думаю о послушнике.
Бонусом я решила повесить шторку, чтобы отгородиться от Светланы с Лукерьей. Длинная бечёвка у меня есть, лишняя простыня найдётся, не хватает только молотка с гвоздями. А где можно раздобыть эти мужские штуки в дамских покоях?
— Я пошла искать инструмент, — сообщила я Филомене и, накинув плащ, шагнула за дверь. Подруга пыталась что-то сказать, но я не слушала её испуганных слов.
Длинные сени, снова анфилада комнат — со столами и лавками, с лавками вдоль стен, с сундуками, с ткацкими станками и пюпитрами, в которых была зажата неоконченная вышивка… В глазах рябило от красного и золотого. Стены были окрашены пёстро и, по моему мнению, весьма безвкусно. Ну ладно, это не мой дом, мне плевать. Я толкнула дверь в конце коридора и попала в большое помещение с печью и столами.
Стряпошная. Тьфу ты, кухня. Сухощавая женщина в простом платье и в рогатой шапочке на платке, вооружившись огромной лопатой, вынимала из устья печи поджаренные румяные караваи. Девчонка чуть постарше Прошки месила тесто на столе — худенькие жилистые руки мяли и колотили будущий мякиш так, словно тот был поверженным врагом. Вторая девчонка, строгая и серьёзная, скоблила длинным ножом пузатый бок репки. Глянув на меня из-под повязанного на лоб платка, спросила хмуро:
— Вам, боярышня, чего тут надобно? Коли проголодалася, то пущай горнишная прибегает, а то получим взбучку от княгини!
— А у нас отобрали служанок, — весело сообщила я. — И мне ничего не надо, только узнать, где я могу найти молоток и гвозди.
Все три обернулись и посмотрели на меня такими взглядами, что мне стало не по себе. Что сейчас обо мне подумают? Да пофиг. Гвозди-то всё равно надо…
Женщина у печи озадаченно вытерла пот со лба и велела:
— Фаська, подь покличь Кузьму со млатом! Пущай боярышне приколотит чаво тамочки надоть.
Фаська отложила репку и поднялась, бормоча что-то под нос. Я улыбнулась ей, сердитой, и попросила:
— Пожалуйста!
— Да пожалую, пожалую, — ворчливо отозвалась девчонка, выходя в сени.
Тут уже я задумалась. Блин, я без Прошки как без рук… Точнее, без языка. Скоро начнут болтать, что Богданушка двинулась по фазе и разговаривает, как обезьяна. Ёшки-матрёшки! С этим надо что-то делать. Вот прямо сейчас надо как-то осваивать эту древнюю речь! И вести себя потише, что ли… Внимания не привлекать. Но как?
— Можно, я тут пока посижу? — спросила я у женщины. Та пожала костистыми плечами:
— Да мне-то что, сиди, боярышня. А ну как волосы дымом пахнуть будут?