Чумовая попаданка в невесту

— Ничего, отмою, — ляпнула я и подумала: а когда отмою? Может, тут баня только по субботам? Нет, я на это не подписывалась! И так уже три дня без душа, без умывания… А зубы мои, небось, уже начали разрушаться без щётки с пастой… Надо срочно принимать меры! Не то превращусь в столетнюю старуху ещё до тридцатника!

Так. Чем раньше зубы чистили? Мелом? Гадость какая! Веточкой размочаленной? Надо во двор сходить, отломать одну. Или это в преисторические времена? Блин, Янка… Надо было историю учить в школе наизусть, а в Гугле искать исключительно полезную информацию, а не мемасики и мимимишные фоточки котов!

В сенях заскрипели тяжёлые валенки, в дверь ввалился большой бородатый мужик в армяке и стащил с головы мохнатую шапку:

— Кому туточки чего приколотить?

— Мне, — поднялась я с лавки. — Только я сама. Дайте мне молоток и гвозди.

Они все снова уставились на меня, как на чудо-юдо, но я выдержала откровенно недоумённые взгляды и протянула руку. Кузьма осторожно, издалека подал мне «млат» — здоровенный молот на толстой деревянной ручке — и ссыпал на стол кучку железных гвоздей с широкими шляпками. Гордо задрав нос, я присвоила их и прошла между застывшими восковыми статуями из сценки «русский быт в древней Руси» в сени.

Ладно, Янка, спокойно. Всё образуется. Язык выучу, гигиену налажу, авось за неделю с моими зубами и волосами ничего не случится. А вот жрать надо поменьше, ага. Уже чувствую, как мой плоский животик и попа как орех наполняются литрами противного жира! Хотя, если продолжать упражняться со Стояном в махании мечом, ожирение мне грозит. А ещё лестницы эти кривые… Кто их только делал? Все ступеньки разной высоты, вроде так незаметно, а ногами чувствуешь…

Я ворвалась в горницу, потрясая млатом (язык не поворачивался называть его уменьшительно-ласкательным имечком), и теперь уже три гусыни уставились на меня, как на призрака в ночи. Проигнорировав взгляды Шерхана и Табаки от древнерусских боярышень, я направилась к стене, в которой светили два небольших окошка. Филомена пошевелилась и выдохнула:

— Что же ты надумала, Евдокия?

— Сейчас узнаешь, — легкомысленно ответила я, примерившись чугунным широким бойком к шляпке гвоздя. Простыни тут широкие, сшитые из трёх кусков холстины, значит, надо вешать высоко. Пришлось даже на цыпочки потянуться, но гвоздь я вбила относительно легко, если не считать, что он был слишком толстым, а млат — слишком тяжёлым. О-о-о! Млат… Молот, Янка! Возьмём среднее между двумя словами.

— Филомена, иди сюда, будешь держать бечевку, — позвала я подругу. Она подошла с горящими глазами:

— Господь милосердный, это ты сама научилась так? Или у тебя в усадьбе кузнец добрый?

— Небось, в Борках и мальчишек учат пироги печь, — презрительно отозвалась Самарова, а Лукерья засмеялась, как добросовестная подлипала. — Ничего дивного, что с них взять? Дикие лесные люди.

Филомена испуганно охнула, а я только плечами пожала, решив не обращать внимания. Пусть тявкает, аристократка недобитая, я на неё завтра посмотрю, как она причёсываться будет и натягивать кокошник без служанки.

Глава 17. Вдоль по улице метелица метёт…

День выдался на редкость скучным. Ни девочки мои, ни Кусь не скрасили его. Зато уши раскалились от вроде бы безобидных ремарок княжны Самаровой и от сплетен, которыми меня отвлекала Филомена. К счастью, подруге вовсе не нужна была собеседница, достаточно было следовать разговору вполуха и вставлять разные междометия, подходящие по смыслу.

— …А стряпуха сказала чернавке, что княжна будто умом тронулася после смерти брата: то всё лежала, а то молилась цельные дни и ночи!

— Ух ты!

— Ну а как тут не тронешься, коли целая семья под лёд ушла, да не простая, а князь наш, владетель земель отседова до самой Итиль-реки!

— Угу…

— А и Настасья, грят, малахольной стала, как второго носила. Бают, сама она старшенького в прорубь кинула…

— О!

— Да, да… Туточки девка одна — чернавка сказывала — понесла от дружинника, а невенчанная была. Так родила она ребёночка, в лес с ним пошла, как вставать дозволили, а вернулась босая, в одной рубахе и без чада…

— Да?

— Да! Грят, кикиморам подбросила, а сама всё бродила, бродила… Хохотала и плакала…

— М-м-м…

Так я мучилась до самого ужина, страстно желая остаться одна, совсем одна, в полном и невероятном одиночестве, на необитаемом острове, в пустом ангаре, в тёмной комнате даже. Я бы не боялась тишины, честно-честно! Я просто закрыла бы глаза и наслаждалась тем, что никто не говорит рядом со мной…