Чумовая попаданка в невесту

Свеча, разгораясь, искрила и дымилась перед иконой, а он стоял, полузакрыв глаза, и молился, то и дело осеняя себя святым крестом. Слова псалтыря, давно вбитые в голову отцом Порфирием, когда ученьем, а когда и палкой, говорились словно сами собой. А мысли то и дело сбивались. То на Янушку, то на неизбежность судьбы, то на видение кареглазых детишек… Точно таким был маленький Макарка — егоза, балабол и утеха для всех, от чернавки до тысяцкого. «Помяни, Господе Боже наш, в вере и надежде живота вечнага преставившихся рабов твоих Евпатия, Анастасию, отрока Макария. Даруй здравие и не забудь в своих мыслях Ольгу, Марию…» Стоян заколебался и добавил тихо: «И Евдокию». Да, теперича он будет поминать Янушку в своих молитвах…

«Во имя Отца и Сына, и Святога Духа. Аминь»

Стоян перекрестился медленно и широко, как учил отец Порфирий («не то в аду привяжут тебе калёное железо к руке, ако тяжко поднять да до плеча донести»), потом поклонился образу, отошёл к сундуку. Пихнув Петяху в бок, тихо сказал:

— Пробудись, тивун, мне порты надобно.

Мальчишка вскочил, затёр глаза кулаками, а Стоян потрепал его по вихрам:

— Ляг на лавку, поспи малёха ещё.

— К заутрене? — спросил Петяха сонно.

— Разбужу.

Мальчишка добрёл до лавки и кулём свалился на неё, мгновенно заснув. Стоян оделся и с улыбкой прилёг на постель, накинул одеяло на грудь, закрыл глаза. Ему сон не грозит. Мысли о Янушке не дозволят забыться…

* * *

В хоромах я едва не заблудилась. Ещё бы — столько коридоров, пардон, сеней, комнат, пардон, светлиц… Добралась до кухни, пардон, стряпошной, и остановилась перевести дыхание. Стряпуха уже растапливала печь, зевая при этом и крестя рот. Я хотела отщипнуть кусок хлеба, лежавшего на столе и показывавшего румяный бочок из-под холщового рушника, но заметила на лавке ступку с пестиком. Из камня выточенные оба, но ступка-то пофиг, а вот пестик… Форма у него ещё такая… Приятная! На баклажан немного похожа…

Недолго думая, я схватила его и сунула под плащ. Никакого хлеба и не надо, быстрее подняться в горницу и облегчить собственные страдания… Дома у меня было несколько штук фаллоимитаторов, на случай выходных, когда Матвей уезжал к родителям в Подмосковье. Он всегда ревновал меня к моим игрушкам, но пару раз играл вместе со мной. Непередаваемые ощущения… Как они остались далеко!

Пестик почти согрелся в складках одежды, когда я осторожно отворила дверь в горницу и на цыпочках прокралась в постель. Самарова тоненько похрапывала, закутавшись в два одеяла, Филомена сопела, свернувшись в клубочек, а Лукерья то и дело постанывала, шмыгая заложенным носом. Всё спокойно, бури нет. Нырнув под соболей, я спохватилась — ведь не помыла же! Эх, опять вставать, разбужу… Ладно, будем надеяться, что никаких таких микробов я никуда не занесу.

Задрать подол рубахи, отодвинуть край трусиков — как предварительные ласки. Горячий клитор, пульсирующий от одной мысли о том, чем я занимаюсь, от образа Стояна и его напряжённого члена, бугрящего порты, от предвкушения сладких минут — как куни опытного партнёра. Лизнуть горчащий специями пестик, облизать его — молниеносный минет. Погладить твёрдым, прохладным камнем влажные жадные губы, провести по промежности, словно не решаясь, вернуться к клитору и огладить его со всех сторон, оттягивая момент — подразнить немного перед неизбежным. Толстый округлый кончик, вытянутый, как попка огурца, медленно раздвигает складки, приятно холодя, нагреваясь от тела, проникает внутрь, заставляя сердце бешено колотиться, возвращается обратно по велению моих пальцев, но не выходит полностью, нет… В этом самый смак — угадать точку невозврата, после которой он выскользнет, оставив ощущение пустоты. И толкнуть его назад за секунду до этой точки. Протолкнуть глубже, чтобы дольше тянуть обратно… И ещё глубже, а потом ускорить движение… Но не стонать, иначе все проснутся! Прикусить губу, молчать, сдерживать слишком шумное дыхание! Ждать разрядки, идти к ней — секунда за секундой, неотступно и быстро.

Всем хорош пестик… Только он не Стоян, не живой, не горячий, слишком совершенный! Вместо оргазма, как бывало раньше, я получила только раздражение. Решила сдаться, хотя это было не в моих правилах. Пестик отправился под подушку, а горница наполнилась зёвами и умилительными стонами потягивающихся девиц. А мне придётся стирать трусы. Желательно, чтобы никто этого не видел… Рубаху тоже надо поменять, а то начинает потом подванивать, прямо противно.

Жуткий вопль огласил округу. Наверное, его было слышно даже в Борках. Вопль, переходящий в визг — это классика, но я всё равно вздрогнула и подскочила на тюфяке, а Филомена просто заорала в ответ. Что случилось?

Спрыгнув на холодный пол босиком, я отодвинула занавеску и увидела дивное зрелище. Княжна Самарова держала за хвост самую настоящую дохлую мышь и верещала как резаная. Постаравшись не задохнуться от смеха, я решительным шагом подошла к ней, вырвала трупик из скрюченных пальцев и отбросила подальше к двери. Сказала с упрёком:

— Чего так орать?! Это просто мышка.