Чушь собачья, или Мир на поводке

И когда она протекает – это на самом деле не так страшно. Это неприемлемо только с позиции комфорта и повышенной влажности, но ведь дом стоит, и отсутствие крыши – это ясное небо по ночам и свежий ветер летом. Но все-таки я комфорт люблю, потому что мокрая шерсть вызывает ангину и озноб гораздо быстрее, чем гладкая кожа у людей.

Ну и я выгляжу, конечно, как чмо, когда я мокрый, и женщины даже не думают сажать меня на колени. Колени – вообще отдельная тема для разговора. Коленки. Беленькие, коленки мулатки или чуть-чуть загорелые с юга – для меня оттенок кожи не так важен, как форма и фасон. Важны ямочки, которые обрамляют трапецию коленок, и то, как женщина закидывает одну ногу на другую, – я зверею, превращаюсь в обычного тупого пса, забываю про все манеры, начинаю бегать по кругу и визжать, когда вижу по-настоящему красивые коленки, а не коленки соседки Нюры, которая, судя по всему, и квартиры в моем доме-то не имела, а из подъезда ее не выгоняем не то из жалости, не то со страха.

В тот день я понял, что только мысли о красоте помогают мне приходить в себя после нападений Блека У, Черного Треугольника.

Это было мое наваждение, которое всегда поджидало в особо стрессовые моменты.

Максим и его вокальные данные

Единственный одноклассник, которого я мог назвать другом, – это Максим. Он не пытался сделать мне эпиляцию воском и не смеялся над моей привычкой метить углы на каждом новом повороте в городе. Он был высокий и веселый малый, брюнет с веснушками. Его рост и острые черты лица добавляли ему аристократизма, а веснушки, которые появлялись к лету, каждое утром напоминали Максиму, что нельзя всегда быть таким серьезным. А Максим всегда делал вид, что он очень серьезный.

Максим – мастер перевоплощений. Он может за считаные минуты или за две сигареты превратиться из нормального человека в тошнотного нытика, которого хочется облить бензином и пугать зажигалкой, потому что даже если его поджечь – то в таком состоянии его сопли и слезы смогут потушить любое пламя, будь это пламя самосожжения или веселья. А когда я говорил, что он веселый – это тот особый род веселья, который присущ опоздавшим на поезд, потерявшим багаж и уволенным с работы. Такой юмор. Нордический.

Мы дружили с 5 по 9 класс, самый расцвет детской непосредственности, жирных голубей, первых влюбленностей и фрустраций. А потом он уехал из Праги.

– Юстас, понимаешь, я не хочу в Россию.

– Странно, что ты вообще о ней заговорил. Ты же не скоро уезжаешь.

– Там угрюмые люди, нельзя слушать пластинки, там у меня нету друзей, придется начинать все сначала, мне нравится здесь… Ну плюс, говорят, у них все туалеты без ободка, а моя попа очень чувствительна к холоду…

Он что-то недоговаривал. Дело было явно не в его эстетской щепетильности.

– Постой, – я вытянулся, прыгнул на стул и посмотрел ему в глаза. – Ты влюбился?

Максим покраснел. Последние две недели он был такой же угрюмый, как камчатский пограничник. И тут я понял.

– Дай угадаю.

– Не угадаешь.

– Ты влюбился в Яну?

Яна – это девочка из параллельного класса. Не самая красивая, кстати. Простая и в меру сообразительная. Именно такие девушки, как оказалось впоследствии, западали в душу Максиму. Еще у нее были веснушки.

Все, что Максиму надо было от девушек, – максимум разговоров и капелька понимания. Максим-то у меня был ЧУВСТВИТЕЛЬНЫЙ, ПОНИМАЮЩИЙ. Такой МОЛЧАЛИВЫЙ И РОМАНТИЧНЫЙ.

– Знаешь, Юстас, я даже ей песню придумал. – Краска спала с его лица. На нем теперь играла какая-то необъяснимая гордость. Точно хит придумал. Жил бы Максим в России – точно придумал бы «Белые розы» и гастролировал в роли двойника Юры Шатунова. Я уверен, что когда он придумывал свои песни, у него было такое же выражение лица. Открытый рот и гордый глаз.

«Ласкового мая» тогда и в помине не было, а Максим уже пел хуже, чем ходил на руках.

Но он не унимался. Ему нужно было рассказать о своих чувствах.

– Я даже гитару нашел. Спою ей, и она будет ждать моего приезда.

Я тогда не понимал, как сильно доверял мне Максим. Мне была смешна его симпатия, потому что он был всего в 9 классе, еще ни разу не целовался и даже не знает, что у девушек под юбкой. А я уже знал, потому что мой рост позволял только под юбки и смотреть. Но учитывая мою породу, меня тогда это интересовало слабо.

– А если ты не вернешься в Прагу?

– Какое это имеет значение? Я буду знать, что она меня ждет, она будет надеяться, что я вернусь, и таким образом наша любовь сможет справиться с чем угодно.

Мне хотелось смеяться. Мои серьезность и желание помочь другу улетучились.

– Спой, что ли.

Он начал играть. Не знаю, откуда Летов взял аккорды песни «Все идет по плану», но даже песня «Гражданской обороны» была невообразимо сложнее и лиричней. Кто не знает – это та самая песня, которую играют на улицах и которой мешают вам по ночам спать. Точно вам говорю, это та самая.

А вот песня Максима: