Мы с Максимом кучу раз сидели в парках Москвы и так и не подошли ни к одной. Отмазывались, что приехали сюда по работе и нету времени общаться с девушками. Парк на Пушкинской, Чистопрудный бульвар, Сущевский Вал – мы молча наблюдали эволюцию вкуса и красоты из СССР в Россию, из России – в тот бардак, что сейчас, и можем сказать: наряды все краше, как и дамы, но блеск в глазах и интерес к тому, что они сами интересны, падает до невозможности. Разглядываешь манекены, это грустно, они сами не знают, зачем они так одеваются. И этот вызов так и остается в тишине, на нее откликаются, как и 50 лет назад, грузины и самые наглые, но даже им не остается шанса – наша красавица все ждет и ищет того, кто самый лучший. А самые лучшие, увы, где-то внутри нас самих, и это зеркало, отражающее мужиков вокруг, нуждается в полироли и тряпочке, ведь уже к двадцати годам появляется пыль, которую нужно было бы стряхнуть.
Но на самом деле это и верно. Знакомство, настоящее, всегда идет после какого-нибудь знака, и без знака это будет или секс, или глубина, которая не нужна и в которой нету света. Но вместо знаков мы увлечены внешностью, а чем женщины увлечены – черт их знает, не хочу их ни обижать, ни хвалить лишний раз, ведь они гораздо сложнее и проще одновременно для нашего восприятия.
Гуляя по Москве, невольно подмечаешь перемены. Почему невольно? Потому что многим не с чем сравнить, для многих Москва – это Красная площадь и несколько артерий в 12 полос каждая, вечные пробки и много-много ресторанов.
Улочки же – это Европа. Или Америка, если бы в Америке города путали людей, а не были математически выстроены, как таблицы. Люди спокойно курят, разговаривают и, зайдя в офис, продолжат считать, посылать письма, перераспределять ресурсы, слова, чувства, и откуда они берутся – мне до сих пор не известно.
Последняя история
Я почувствовал новые оттенки в московском ветре, который ворвался ко мне утром. Они пахли не дорогой и «Макдоналдсом», не духами и мужским по́том, а переменами. Я уже забыл этот запах. Он немного похож на запах сладкой ваты.
Этот ветер разбудил меня. Он готовил меня к чему-то новому.
Ко мне зашла соседка и сказала, что ей по ошибке прислали мое письмо. Я поблагодарил ее и взял в руки конверт. Настоящее письмо в эпоху информационных технологий, а не бездушный газетный спам.
Оно оказалось от Дикого Пса, пражского друга моего папы. Я вздрогнул в страхе и предвкушении. Если я пытался вдыхать и жить ветром перемен, то Дикий Пёс сам был одной сплошной переменой. Тонкая связь с детством. Записка была очень короткой, а обратным адресом была моя старая квартира в Праге.
«Привет от меня и от папы. С нами все в порядке. Не знаю, как с тобой, но я уверен – Москва и тебя свела с ума. Если ты чувствуешь, что теряешь свой дух, – лети в Абакан. Там будут ответы на все твои вопросы, Юстас».
Наверно, это там, где можно отдохнуть от цивилизации вплоть до потери речи. Многие в столице об этом мечтают, и я, похоже, совсем не исключение. Дикий Пёс знает, что мне нужно. Абакан – это очень далеко, и когда летишь больше часа на самолете, перестаешь верить, что все это – большая страна, где границы определяет только ментальность.
Я долго не раздумывал. Самолет вот-вот взлетит и отправит самого болтливого пса Москвы куда подальше.
«Вас приветствует российские авиалинии…»
Что можно добавить? Жизнь идет. Время – течет, как воск с расплавленной свечи, об него можно обжечься, если слишком много вмешиваться. Поэтому я наблюдаю, как оно течет вместе с облаками, над которыми я пролетаю, стремясь к новому городу, новому пункту в своей биографии, который мне придется начинать в одиночку.
Так что если вы вдруг прочтете в газете про Дух Степной Абаканской Собаки – знайте, что в этом нету ни капли мистики – это просто мое уединение слишком громко отдыхало от цивилизации.
Страсть к эпатажу и путешествиям. Это у меня от отца. У отца это от деда. Страсть к приключениям. Я не могу долго сидеть на одном месте. И как хорошо, что мне напомнили об этой страсти.