Чувствую себя глубоко подавленным и несчастным. Из дневников 1911-1965

Понедельник, 17 июля 1944 года На рассвете нас отвезли на машине «скорой помощи» в деревню Топуско и уложили в постель. Какая-то свирепая югославка попыталась сделать мне укол от столбняка. Местный цирюльник попытался угостить меня коньяком. Еще одна молодая женщина в брюках попыталась накормить жареным барашком. Все утро приходили какие-то люди и молча поедали меня глазами. В дверях стоял вооруженный охранник. Филипа Джордана и меня поместили в крохотных комнатушках одноэтажного дома, скорей всего, трактира с полукруглой, выходящей на скотный двор верандой; от нужника несло чудовищной вонью. Через несколько часов мы с Джорданом кое-как поднялись и пошли навестить Рэндолфа, он лежал в соседнем доме рядом с тяжело раненным коммунистом азиатской внешности. Когда нас увозили с аэродрома, коммунист оказал яростное сопротивление. Он связался по рации с дневным самолетом, летевшим в сопровождении истребителя. Появился венгерский еврей из Криклвуда; сказал, что он артдилер с Бонд-стрит и просит помочь ему выехать из Хорватии. Над деревней, больше похожей на пригород, стелился густой туман. Разбомбленная купальня. Боли никакой, только усталость и бессонница. Под вечер на той же «скорой» нас отвезли обратно на аэродром. Видимость была явно недостаточной. Умиравший коммодор храпел и стонал. Рэндолф накинулся на американца, отвечавшего за взлет и посадку самолетов: «Нечего было нас сюда везти… Есть золотое правило…» и т.д. Кончилось тем, что мы устроились на ночь на соломе за аэродромом и на следующее утро проснулись одеревеневшими; шея затекла, невозможно было повернуть голову, не было ни аппетита, ни боли.

Бари,

вторник, 18 июля 1944 года

<…> В госпитале пролежал до второго августа; всем доволен; аппетита никакого. Кормили на убой: так кормят солдат на учениях в горах Шотландии. Ужин – в шесть, в самое пекло. Пока лежал в госпитале, не ел почти ничего, только завтракал; ни на что не жаловался, пока за пару дней до выписки на шее не образовался нарыв. В больнице Рэндолф вел себя по-хозяйски: пил, приставал к дежурной медсестре, требовал лекарств, жаловался, что его не лечат, диктовал письма, раздавал раненым американские пропагандистские фотографии с подписями на сербо-хорватском. Вскоре отбыл в Алжир, и стало спокойнее.

Рим,

среда, 2 августа 1944 года

Вылетел в Рим; шея нарывает. <…>

В Риме провел два дня; нарыв болит все сильнее. Пошел к Кастеллани [357] ; тот сказал, что это карбункул и потребуется операция.

Поехал в сорок восьмую городскую больницу – клоповник. От лечения боль сделалась непереносимой; впал в отчаяние. Через четыре дня пожаловался и попросил, чтобы мне заменили врача. Врача не заменили, зато изменили лечение: стали каждые три часа колоть пенициллин. Помогло, и к 15 августа я уже мог выписываться.