Чужая кровь

— Коля, и все-таки давай поговорим. Сейчас самое главное — не спешить.

— Ошибаешься, Тамара. Сейчас самое главное то, что теперь в моей жизни нет места для вас.

— Как? Нет! Это невозможно! Коля, мы с тобой прожили больше двадцати лет, мы сына с тобой воспитали, а ты хочешь вот так разом все перечеркнуть!

Изтза одной ошибки…

Астахов понял: блицкрига не будет, бой будет не таким быстрым, как думалось вначале. Поэтому вернулся к своему столу и плюхнулся в свое любимое рабочее кресло.

— Ребята, неужели же это непонятно? Я не могу жить под одной крышей с предателями.

— П-ф-ф, конечно, не можешь! — возмущенно фыркнул не вполне протрезвевший Антон. — Чего с нами жить. Удобней и приятней житье красивой, точнее, смазливой молоденькой горничной.

— Не смей так говорить об Олесе! — вспыхнул Астахов. Видит Бог, он хотел, чтоб разговор был спокойный, мирный, деловой; но что делать, если собеседники сами все портят.

Антон же не унимался:

— Прости, прости, я забыл. Извини, она ж уже не горничная, а бухгалтерша. Ой, и снова прости. Она ж даже не бухгалтерша, миллионерша и владеет теперь всем твоим капиталом.

Астахов привстал из кресла с намерениями самыми угрожающими. Тамара тут же поспешила к Антону:

— Сынок! Перестань. Держи себя в руках, — с некоторым усилием она усадила Антона на диван. — Пожалуйста, я прошу тебя!

Астахов плюхнулся обратно в кресло.

— Значит, так, Антон, если ты еще раз хоть слово скажешь об Олесе в таком тоне, я за себя не ручаюсь.

Эк, он ее защищает. Тамаре стало обидно:

— Оставь ребенка в покое! В конце концов, он в чем-то прав!

— Да, он всегда у тебя прав! Это твое воспитание. Ты его воспитала таким придурком и жуликом.

— А может быть, таким меня сделало твое безразличие?

— Неправда! Я всегда любил тебя, Антон.

— Ох-ох-ох… Что ты говоришь, а? Когда ты меня любил? Когда я был маленький, вот такой, в детстве, да? Когда меня на велосипеде катал? Так я вырос, только ты этого не заметил, папочка. Да, я вырос, стал большой уже.

Ты меня все время только попрекал. Да еще с этой, о которой нельзя говорить, связался. Ты меня сам вынудил так с тобой поступить. Ты, папаша! Сам!

— Все? — переспросил Астахов. — Все. Так… Я не желаю сейчас ни ругаться, ни спорить. Мы отвлеклись от сути. Повторяю, семьи у нас больше нет. Теперь, что касается дома: пока вы можете жить здесь…

— Что значит — пока? Ты что, нас гонишь? — возмутилась Тамара.

— В том-то и дело, что пока не гоню. А потом я продам этот дом, и куплю два других. Один из них для вас.

Антон вскочил и начал заламывать руки в лучших мхатовских традициях:

— О, какое благородство! Как же мы сможем выразить всю благодарность, переполняющую нас! Мамочка, пока он будет сюда водить свою эту., как ее… швабру с веником…

Астахов встал с кресла:

— Все. Я сказал! А ну пшел вон отсюда! И чтобы я тебя здесь больше не видел! Понял?

Антон встал и, слегка покачиваясь, направился к выходу.

— Сынок, ты куда? — спросила вдогонку Тамара.

— Вещи собирать!

Глава 26

Люцита вернулась в свою палатку. Рыч подошел к ней.

— Ну что? Что сказал Миро? Он отпустит тебя?

— Да, в любой момент, когда я захочу!

— Слава Богу! Хотя я все равно увел бы тебя из табора, даже если мне пришлось бы тебя украсть!

Люцита посмотрела на него с благодарностью. Но в тот же момент зазвонил телефон Рыча.

— Да, — сказал он.

— Это я!

— Удав! — едва слышно прошептал Рыч Люците, а в трубку сказал: — Я слушаю тебя!

— Ты помнишь о своем обещании провернуть для меня последнее дельце?

— Помню.

— Ну так вот, момент настал!

— И что я должен сделать?

— Дело непростое и рискованное! Но тебе оно будет вполне по силам!

— Не тяни, говори. Какое дело?

— Похитить дочь Зарецкого! Похитить Кармелиту! Ты понял меня? Понял?..

Почему молчишь?..

А что мог сказать Рыч? Он застыл от неожиданности.

— Я… Я предлагаю тебе отказаться от этой затеи, — проговорил он наконец.

— Вот как? Интересное предложение… И почему же?

— Да потому, что это уже переходит все границы… это уже беспредел какой-то!

— А для меня, Рыч, нет границ и пределов. Это вы — ребята ограниченные.

Ты, Леха, Рука. Если б вы слушали меня да были порешительнее, были бы сейчас где-нибудь в Акапулько, пили бы вкусную текилу с красивыми девками!

— А может, не в Акапулько, а в Сарапуле… И хлебали бы вкусную баланду с некрасивыми охранниками…

— Что-то ты разговорился, Рыч. Остроумник! Смелым стал очень?! Забыл, с кем разговариваешь?

— Ничего я не забыл. Но я тебе свое слово сказал…

— Я его выслушал. А теперь будешь слушать меня!

— Нет, Удав! Больше я тебя слушать не буду!

— Это твое последнее слово?

— Да. Я в этом деле не участвую. Все, прощай! — Рыч хотел нажать кнопку отбоя.

Но Удав нашел слова, чтобы заставить цыгана продолжить разговор:

— Как знаешь. Тебе я ничего не сделаю, Рыч. А вот Люцитатвоя… может пострадать…

— Ты не посмеешь прикоснуться к ней!

— Еще как посмею… Ты же меня знаешь!

— Или ты соглашаешься… или твоя Люцита в лучшем случае садится в тюрьму. Ты этого хочешь?!

Рыч молчал.

— Я не слышу правильного ответа!

Рыч еще помолчал, потом сказал сдавленным голосом:

— Говори, что мне нужно делать?

* * *