Чужаки

По приглашению председателя на подмостках появился Саша Кауров. Шум в толпе постепенно утих. Но Саша молчал. Он волновался. Впервые Саша выступал на таком многолюдном собрании и хотелось выступить как можно лучше. Наконец, он сделал шаг вперед.

— Дорогие товарищи! — зазвенел над площадью его голос. — На днях нам пришлось еще раз быть свидетелями, а некоторым — жертвами подлого преступления наших хозяев. Я хочу рассказать вам правду о том, что в действительности случилось на Смирновской шахте.

Он остановился, вынул из кармана небольшую книжечку, переложил ее из руки в руку и, не читая, продолжал:

— Как видно, хозяевам и, в первую очередь, управляющему, не по сердцу наши самые лучшие люди-те, кто защищает интересы рабочих, кого Мы считаем своим авангардом, своей гордостью. Они решили обманным путем собрать этих товарищей в Смирновскую шахту и там похоронить их живыми. Вот свидетель неслыханного, подлого убийства наших товарищей. Смотрите! — с этими словами он вытащил за руки на подмостки Алешу. — Руками вот этого мальчика поджег бикфордовы шнуры английский убийца Жульбертон. А потом, чтобы спрятать следы своих кровавых дел, два раза пытался его сжить со света. Вот какие дела творят наши подлые хозяева. Вот как относятся они к своим работникам. Вот их благодарность за то, что мы, холодные и голодные, не считаясь со своим здоровьем, день и ночь гнем на них спины.

По площади прокатился гул, поднялся шум, раздались крики:

— Правильно говорит!

— Ив листовках так написано!

— Изверги! А мальчишку за что?

— Как за что? Рабочий он. Вот, значит, и виноват. — Измываются чужаки над нами, спасу нет!

— Как лютые звери растерзали наших шахтеров, а сколько поранили, простудили и калеками сделали? — с го речью продолжал Саша. — И им все это нипочем, на нас же отыгрываются, нас же обвиняют. Вот и сейчас, ни за что ни про что обвинили во всех грехах Папахина, хорошего чело века, и, как разбойника, упрятали в тюрьму, а настоящие виновники ходят на свободе, посмеиваются…

Саша умолк.

Со всех концов неслись-яростные крики. Площадь бурлила:

— Душегубцы!

— Убийцы!

— Звери проклятые!

— В шахту их надо побросать!

— Станового, подлюку, тоже с ними туда сбросить!

— Зачем шахту поганить будем? — кричали с другой стороны. — Сюда их давай. Здесь и раздавим этих тварей.

Александр снова поднял руку, и опять над площадью зазвенел его голос:

— Товарищи! У нас больше нет сил, мы не можем больше терпеть этого насилия!

— Не можем! Не можем! — гудела толпа.

— Мы должны потребовать, чтобы Петчер, Жульбертон и вся их свора были сосланы на каторгу. Мы требуем, чтобы искалеченные, простуженные шахтеры и их семьи лечились и содержались за счет завода. Семьям убитых должно быть немедленно выдано пособие и установлена пенсия!

Над площадью стоял гул. Он то стихал, то вновь нарастал, поднимался и, казалось, был готов снести все, что встанет на его пути.

Взволнованный Саша смотрел на бушующую площадь.

«Лишку перехватил, — думал он с тревогой. — Полегче бы надо. Как бы на расправу не бросились».

Вдруг на подмостки выскочил щупленький, с растрепанной бородкой, глазастый бухгалтер. Он яростно взмахнул руками и, как бы хватая кого-то за горло, пронзительно закричал:

— Опять требование затеяли! Опять обман? А вот мы хотим сейчас же решить все вопросы. Решить по-нашему, по-революционному. Мы предлагаем привести сюда всех врагов революции и сейчас же их судить! Судить всех, в один момент, — закричал он еще громче. — Судить и именем революции экспроприировать! Экспроприация экспроприаторов-и полная свобода! Вот наш лозунг. Свободолюбивая часть рабочих нашего завода обязана применить к буржуям революционное воздействие и удовлетворить требования остальных. Мы настаиваем: награбленное капиталистами богатство сделать нашим. Тот, кто с этим не соглашается, тот враг и душитель свободы. Да здравствует анархия!

— Молодец! Так их! — послышались отдельные выкрики.

Однако они сейчас же потонули в поднявшемся шуме и громких криках собравшихся.

— Ума-то, видать, у тебя и на копейку нет!

— Болтун!

— Слезай, все равно тебе никто не поверит!

— По физиономии видно, что ты за птица!

Кто-то потянул оратора за полу пиджака. Разозлившись, бухгалтер несколько раз плюнул и, выкрикнув похабщину, спрыгнул с телеги.

После анархиста на телегу поднялся куренный мастер Мигалкин. Он бережно, обеими руками, как большую ценность, снял с головы войлочную шляпу и, удерживая ее на животе, низко поклонился. Затем пригладил подстриженные в кружок жирно намасленные волосы и, важно откашлявшись, закричал сиплым голосом:

— Граждане! Разрешите у вас спросить, сколько раз мы слушали этих горлопанов? И кто из нас не помнит то время, когда мы не только слушали их, но и делали все, что они говорили? Я надеюсь, дорогие граждане, — вопроси тельно оглядывая собравшихся, продолжал Мигалкин, — что мы не забыли и того, к чему нас это приводило. Так не ужели опять, как Фома непомнящий, мы снова пойдем за ними? У нас случилось немалое горе. Погибли наши братья.