Чуждость

– Может, сменишь их на домашнюю обувь? На каблуках вряд ли тебе будет удобно. Да и зачем тебе обувь на каблуках в подвале?

– Я бы предпочла их. Но в твоей власти хоть босиком меня запереть, – она поднялась с кровати и немного иронично наклонила вбок голову в ожидании его ответа.

– Надевай, – хмуро проронил Брюс и, шагнув к двери, распахнул.

Быстро надев туфли, она подошла к нему: – Показывай куда идти, я не ориентируюсь в этом доме.

Он неожиданно порывистым движением притянул её к себе и жарко выдохнул в ухо:

– Лу, ну пожалуйста, сделай хоть шаг навстречу! Ну давай попытаемся все возродить. Я обещаю, что тоже буду стараться, во всем стараться идти тебе навстречу. Только согласись хотя бы попробовать.

– Я не создана для семьи, – она постаралась вывернуться.

– Как это не создана? – его объятья стали плотнее. – Столько лет была создана и вдруг нате Вам, пожалуйста, перестала…

Поняв, что ей не вырваться, она обреченно замерла в его руках, лишь уперлась в глаза неприязненным взглядом:

– Это была не я!

– Да как не ты, если я каждую родинку на твоем теле знаю…

– А биофизику и биохимию твоя жена знала? Возможно, наши тела похожи, но мысли, чувства и все остальное разные…

– Лу, ты забила голову какой-то глупостью! Причем тут биофизика или биохимия? Нравятся они тебе, ну и черт с этим… Я же не возражал, что ты всю эту дребедень читала и учила, развлекайся с ними и дальше… Я готов закрыть глаза на эти твои увлечения, только не надо, чтобы они заслоняли жизнь, реальную жизнь, любовь, семью и все остальное. Это несравнимые вещи! Никакая наука не стоит того, чтобы ради неё жертвовать благополучием семьи и детей.

– Да не увлечение это, не увлечение! Это моя жизнь!

– Лу, я, кажется, начинаю понимать. Ты постаралась наукой заполнить ту зияющую пустоту в душе, что у тебя образовалась после аварии и твоей амнезии, но это неправильно! Я допускаю, что тоже был виноват в этом, виноват, что не помог тебе заполнить её теми чувствами, что были раньше, но я готов сейчас постараться все исправить. Не отказывайся от этого. Не превращай себя в душевного инвалида, гоня прочь любовь и чувства. Ты способна любить, страстно любить. Уж я-то знаю. Почему ты не хочешь возродить это чувство? Мы ведь можем это сделать, если оба постараемся.

Мила прикрыла глаза. Брюс раздражал ее. Еще когда они жили вместе, её выводила из себя его приземленность, постоянная уверенность в собственной правоте и ограниченность интересов, которые не выходили за рамки: семья – работа – телевизор – посидеть с друзьями – выпить пива – посмотреть спортивные состязания. Тогда она глушила эти чувства, чувствуя себя обязанной заменить ему жену, место которой невзначай заняла… А сейчас, после того, как она ощутила вкус свободы, раздражение и неприятие просто захлестывали ее. Она почувствовала себя вольной птицей, и возвращаться в клетку, которая неимоверно сковывала и раздражала, ей не хотелось ни в коей мере.

– Ну что ты молчишь? Я недостоин даже ответа? – он легонько тряхнул ее.

Не открывая глаз, Мила плотнее сжала губы. Достаточно хорошо изучив характер Брюса, она понимала бесперспективность продолжения выяснений отношений.

– Ведь причина выеденного яйца не стоила, – продолжил он, так и не дождавшись от неё ответа. – Что ты в амбиции ударилась? Ну доказала, доказала, что можешь и самостоятельно без нас жить… вернее не самостоятельно, а за счет уже другого мужика, готового ради тебя даже на преступление пойти, лишь бы ты подле была. Чем ты его так, кстати, зацепила, что он тебе даже гибель собственной жены простил? Он же на суде на твою голову призывал все кары небесные и максимум сделал, чтобы в тюрьму спровадить. Если бы не я, ведь засадил бы он тебя надолго…

– Может, Вы все же запрете меня там, где хотели? – как можно более отстраненным и холодным тоном проронила она. – У меня сильно болит голова, и я совсем не понимаю, о чем Вы ведете речь и что хотите от меня…

– Что тут непонятного? – голос Брюса сорвался на крик. – Я хочу, чтобы до тебя наконец дошло, что мы – семья! Хочешь ты это или нет, но это факт! И ты обязана жить, в соответствии с этим. Обязана, исходя и из моральных устоев, и из твоей гражданской ответственности. По закону обязана, в конце концов!

– Даже если согласиться с Вашим утверждением, что я Ваша жена, что мне мешает по закону развестись с Вами? То, что я по закону ей не являюсь, или что-то другое?

– Совесть твоя тебе должна помешать! Она у тебя есть или полностью отсутствует?

– Похоже, мы вкладываем в этот термин разные понятия. И в Вашем понимании совести у меня, скорее всего, нет.

– И тебе не стыдно в этом признаваться?

– Нет. Стыдно красть чужое, присваивать себе право распоряжаться чужой жизнью, какими бы словами это не прикрывалось, а остального стыдиться смысла не вижу…

– А десять заповедей? Ты наплевала даже на них?

– Вы их хотя бы читали, чтобы упрекать меня в их несоблюдении?– усмехнулась Мила, а потом, раздраженно поморщившись, продолжила: – Да даже если и читали, не Ваше это дело судить меня, я за свои дела сама перед Богом ответ держать буду, и Вы мне – не указ.