Чуждость

– Я к твоему сведению, голубушка, блюду здесь соблюдение Законов! Ясно тебе?

– Законов общества, но не морали. Так что не надо все в одну кучу. Есть претензии по закону – встречаемся в суде и все выясняем. Нет законных оснований привлечь меня к суду – все Ваши сентенции не более чем демагогия. Потому что Ваше мнение насчет моей морали меня абсолютно не интересует. С моралью я как-нибудь сама разберусь.

– Думаешь, если грохнули вместе с полюбовником кого-то вместо тебя и документы ей твои подложили, то я не стану доказывать это из-за любви к тебе?! Сука ты расчетливая!!

Кулак Брюса врезался ей в скулу, и у неё моментально потемнело в глазах, после чего она по инерции опрокинулась навзничь.

Очнулась она от того, что Брюс, стоящий рядом с ней на коленях, приподняв её голову, легонько теребил по щеке:

– Лу, Лу, очнись! Очнись!

Чуть отдышавшись и сфокусировав на нем взгляд, Мила недобро прищурилась и с нескрываемой злостью выдохнула:

– Ты зря остановился. Тебе все равно придется меня убить, потому что быть твоей дрессированной собачкой я не намерена! И как только у меня появится возможность, подам на тебя в суд! И ты не получишь не только меня в качестве жены, но и детей своих больше не увидишь, потому что оставить их с отцом, практикующим рукоприкладство, и использующим его, как аргумент, не решится ни один ювенальный суд. Так что лучше доводи начатое до конца, потому что силой ты победишь, только когда я умру, ну или с ума сойду от боли… В здравом уме и твердой памяти тебе меня не сломить!

– Дура! Дрянь! Да, что ж тебе так нравится доводить меня до бешенства?! – в глазах Брюса полыхнула ярость.

Мила нервно сглотнула и, обуздав кипящие в душе чувства, тихо проговорила:

– Отпусти меня. По-человечески прошу: отпусти… Можешь избить еще до этого, чтобы утвердиться в собственном превосходстве, лишь отпусти. Если отпустишь сам, я никаких претензий к тебе предъявлять не буду и алименты твоим детям буду платить… Только оставь в покое.

– Я не могу тебя отпустить…

– Почему? – в голосе её зазвенели слезы. – Зачем я тебе? Тебе нравится, что кто-то доводит тебя до бешенства? Какой тебе в этом толк?

– Я люблю тебя! Мы биологически как-то связаны, я не могу без тебя жить! Я пробовал – не получается…

Поняв, что так и не сумела переломить ситуацию, она неприязненно поморщилась:

– Что за чушь… Мы разные люди. Это лишь сиамские близнецы не могут друг без друга. Но они неполноценны по определению. А полноценные люди вполне самодостаточны.

– Лу, а как же случаи когда один умирает на могиле другого от тоски?

– Умирают сами лишь слабаки, которые привыкли перекладывать свои проблемы на чужие плечи, и когда этого плеча рядом не оказывается, то груз жизни становится для них столь невыносим, что жить они больше не желают… не комфортно им, видите ли… – она презрительно скривилась. – Они не любили партнера, они слишком сильно любили личный душевный комфорт, который получали подле него, и не более того. Это ущербные люди типа наркоманов, лишенных дозы.

– Это ты ущербна… Так отзываться о любви… – он с ужасом смотрел на нее. Потом медленно отстранился и встал. – Лу, скажи, что ты пошутила…

– Не шучу я, – она потерла пальцами виски, потом коснулась сильно опухшей скулы и, скривившись от боли, медленно села на полу. – Да, я ущербна… ущербна… мне нужны мои исследования также как доза наркоману… и в любви, о которой ты говоришь, я вижу лишь паразитизм… желание одного использовать жизнь другого по своему усмотрению. Ладно еще, когда симбиоз идет, и оба выгоды от этого чувства получают, а так… паразитизм… чистой воды паразитизм… Только тебе придется паразитировать исключительно на моем трупе.

– Что за чушь ты мелешь? Как такое можно говорить? Ну ладно я… Хрен со мной… – он раздраженно махнул рукой, – но у тебя же дети! Можешь считать озорниц паразитами, но дети до момента взросления не могут жить, не опираясь на поддержку в первую очередь матери. Ради тебя я бы перешагнул через собственные чувства, но перешагнуть через чувства дочерей, извини, не могу! Я по себе знаю, что они чувствуют, и не позволю тебе так поступать с ними!

– Как замечательно уметь прикрываться чужими нуждами. Не за себя мол радею… Ты только забываешь, что если не ощущаешь себя матерью в душе, то изображать мать внешне – это в любом случае фальшь, которую дети все равно почувствуют рано или поздно. И тогда получат гораздо более серьезную душевную травму, чем могла бы быть при том раскладе, который я предлагаю. Ясно тебе?

– У тебя что, совсем плохо с головой? Ты ударилась что ли сильно? Это же какой тварью надо быть, чтобы не чувствовать себя матерью собственных детей?