Чуждость

– Ну словосочетание «сдам в интернат» мне по любому не нравится, – поморщилась она. – От него веет пренебрежением и провокацией. А вот если девочки поступили бы в частный элитный пансион, я бы с радостью оплачивала их содержание. Я, кстати, знаю несколько очень достойных учреждений и у нас, и за рубежом. Дети там и верховой езде учатся, и плаванию, и гимнастике, и преподавание на должном уровне. В некоторых даже на нескольких языках одновременно. Вот, например, в пансионе «Новое поколение» преподавание сразу на трех, и директора я знаю, милейшая женщина, профессор с мировым именем. К тому же место чудесное, горы, воздух, озеро недалеко, сказка одним словом. Правда там изначальная направленность на технические науки, и детишек отбирают талантливых. Но я могу поговорить, мне Виолетта вряд ли откажет…

– Лу, еще одно слово о пансионах, и я тебя ударю…

Брюс произнес это с такой злостью, что Мила, сама увлекшаяся рассказом настолько, что даже перестала смотреть в его сторону, сбилась и, повернувшись к нему, с недоумением заметила, что его лицо с вздувшимися от напряжения жилами, полыхает гневом.

Помолчав немного, она с явной иронией произнесла:

– Ты ищешь повод ударить? Можешь не искать. Бей так. Для меня без разницы по поводу или без повода мужчина позволяет себе распускать руки.

– Зато для меня разница есть, – сквозь зубы проронил он, сжимая и разжимая кулаки, что бы хоть как-то обуздать приступ накатившего гнева.

– Славное оправдание, – саркастически хмыкнула она. – Интересно, а женщину, у которой в руке сковородка, и которая ударит мужчину в тот момент, когда он не способен дать ей сдачи, ты тоже оправдаешь, если она повод ударить найдет?

– Несомненно, – хмуро буркнул он в ответ. – Не можешь дать сдачи, не провоцируй.

– То есть будь у меня в руках оружие, которому ты неспособен противиться, ты бы провоцировать меня не стал?

– Вот появится у тебя такое, тогда и посмотрим, что я делать стану. А пока его нет, кончай демагогию разводить, – он раздраженно поморщился и потер ладонью висок. – У меня уже голова разболелась от всех этих глупостей, которые ты упрямо талдычишь. Нет у тебя никакой свободы, раз ты жена и мать. И я тебе не позволю сбагрить дочерей ни в какой пансион. И все, на этом баста! – оторвавшись от виска, его рука решительно рубанула воздух.

– Как скажешь, – усмехнувшись, она безразлично повела плечом.

– Так ты согласна вернуться к исполнению своих обязанностей?

– Смотря что, ты подразумеваешь под этим. Выступить на конференции – безусловно согласна. А вот согласиться изображать из себя твою жену – уволь. Это не мои обязанности. Ищи для них другую претендентку.

– Что ж, значит придется заставлять силой, – зло прищурившись, он крепко схватил её за плечи и больно сжал.

Скривившись от боли и закусив губу, она уперлась в него тяжелым взглядом, хрипло выдохнув:

– Сейчас в твоей власти причинить мне любую боль, даже убить, чтобы попытаться подчинить и заставить повиноваться, но поверь, даже если ты добьешься этого, радости не испытаешь. Ломать чужие судьбы, занятие мало того, что неблагодарное, но и опасное. Чаще всего боком выходит.

– А ты значит, ничьи судьбы не ломаешь? Я уж не говорю про себя… Ты дочерям судьбы калечишь! Ты понимаешь, что это будет дикий стресс для них: понять, что они не нужны собственной матери? – он сильно тряхнул её так, что голова мотнулась из стороны в сторону. – Ты это понимаешь, тварь, или тебе ни до кого нет дела кроме себя?!

Мила прикрыла глаза. Логические доводы на Брюса не действовали. Он продолжал уперто идти к своей цели. Надо было менять тактику.

Чуть отдышавшись, она опять перехватила его взгляд и с чувством выдохнула:

– Да, я тварь! И именно ты такую тварь выбрал в матери своим детям. Мало того, сейчас ты настаиваешь, чтобы они и дальше с ней общались. Зачем? Какой тебе в том кайф, заставлять своих дочек общаться с такой тварью? Чему хорошему она их может научить? Какую любовь дать? Злобную и сочащуюся ядом этой подлой гадины? Да она же отравит жизнь твоим девочкам. Отравит одним своим присутствием. Одумайся! Что ты творишь? Тебе надоели собственные дочери, что ты готов их отдать на растерзание этой твари?

– Это ты сейчас о себе? – опешив от таких слов, недоуменно переспросил он.

– Конечно! А о ком еще? Я самолюбивая подлая тварь, желающая только одного – потешить свое самолюбие и реализовать нездоровые амбиции. Я ненормальная и больная на голову! Чему, общаясь со мной, могут научиться твои дочери? Что всех женщин мужчина силой держит в семье, а они ненавидят за это всех окружающих, включая собственных детей? Хочешь, чтобы они скопировали этот сценарий своими судьбами? Ты желаешь именно такой участи твоим дочерям? За что? Что плохого они тебе сделали, что ты решил так искалечить их судьбы?

– Я заставлю тебя измениться!