Чужие подъезды

Потом Илья минут двадцать стоял под ледяным жалящим душем, слегка протрезвел, и они с бабкой долго болтали на кухне, и внук рассказывал про всякие чудные дела на свете. Вот, мол, живешь ты, бабаня, борщи готовишь, в очередях стоишь, а они ведь шляются где-то поблизости на своих неопознанных объектах, высматривают что-то, подлецы. И, между прочим, непонятно, что им от нас нужно. Вот так, в один прекрасный день...

Бабка ужасалась, ахала, и весь вид ее говорил о том, что и рада бы она не верить, да как же не верить, если Илюша говорит. И вдруг, осекшись на полуслове, она как-то судорожно горстью взметнула с худых колен засаленный фартук и, окунув в него лицо, тихонько затряслась в беззвучном плаче.

- Ба, ты что?! - оторопело спросил Илья.

- О-ой, Ильюшенька-а... как же ты Наташку-то упустил-прозевал?! Горе-то какое, горе!.. - За три года бабаня крепко привязалась к ласковой Наташе, и теперь мысль о том, что Наташа будет рожать правнуков не ей, а совершенно чужой женщине, была нестерпимой. - Ой, Наташка-Наташенька, что ты с нами сделала... о-ой, горе!..

- Нашла горе! - грубо и насмешливо оборвал Илья. - Ну, давай, поплачем, ну, давай: у-у-у... - но неожиданно в горле его что-то сдавило, противно заныло в глубине груди, захотелось подвывать бабане.

- Что ты жалеешь его! - в дверях кухни, растрепанная, седая, в короткой, до колен, ночной рубашке стояла мать. Тапочки на ее жилистых петушиных ногах смотрели в разные стороны. Это было смешно, и Илье расхотелось плакать.

- Что ты жалеешь его?! - с остервенением повторила мать. Она схватила с холодильника пачку "Примы", судорожно закурила.

- Проклятое племя! Ни во что и никому не верят, даже себе не верят! Когда они наконец влюбляются, они спешат убедить себя в том, что это только кажется. Стрессов боятся!

- Тихо, Валя, тихо! - взмолилась бабаня, сморкаясь в фартук.

- Стрессов боятся! - жестко повторила мать, тыкая папироской в сторону Ильи. - Хотят прожить жизнь, ни к чему не имея отношения. Это сейчас модно. Семью на плечи взвалить боятся, детей родить - боятся, жизнь положить на серьезное стоящее дело - боятся! Наташка права, сто раз права! Разве можно положиться на этого шалопая, мама? Посмотри, он же ни к чему не пригоден, только вот к этому! - Она выхватила из стопки старых газет на подоконнике "вечерку". - Вот, пожалуйста: "У меня на посуде испортилась эмаль. Где можно ее восстановить и можно ли в такой посуде солить овощи?" Отвечают... вот он отвечает, мам: "В посуде с отбитой эмалью..."

- Хватит, - сказал Илья.

- "Овощи солить не рекомендуется"! - крикнула мать. - И это его устраивает, этим он готов заниматься всю жизнь!

- Тихо, Валя, тихо... - умоляюще повторила бабаня.

- И если бы он был бездарностью... А как он писал в десятом классе! Какое у него врожденное чувство слова, какая музыкальная фраза! Я помню наизусть: "Мы вошли в подъезд, отряхивая дождевые капли. Сверху, с чердака, к нам спускался дымчатый котенок, на крутой спинке которого, словно штопки на чулке, сидели два крошечных листочка..."

- Все? - спросил Илья, поднимаясь. - Я спать пошел.

- Ты, знаешь, кто? - тихо сказала мать, глядя в глаза сыну. - Ты улитка. Ты - млекопитающее.

- Ну, что-нибудь одно, мать, не смешивай виды, - спокойно попросил он и вышел из кухни.

После этого дня Илью закрутил сумасшедший вихрь. Поезд его сердечных устремлений мчался на дикой скорости в неизвестном направлении, и в окнах его мелькали едва различимые женские лица: Ирина, Анжелла, Вероника... И хотя имя Наташи вспоминалось в доме часто, особенно по вечерам, вся эта история уже не имела к Илье ни малейшего отношения и нисколько не задевала его, как не задевают верхушки деревьев облака, проплывающие где-то в непостижимой вышине.

x x x

По субботам бабаня стирала белье в старой стиральной машине "Ура...". Много лет назад машина называлась "Урал" и исправно перемалывала тряпичное содержимое в своей моторизованной утробе. Но годы шли, машина дряхлела вместе с хозяйкой, в сердце ее начались перебои, а буква "л" в названии стерлась.

Оттого что в конце слова отсутствовал привычный для него восклицательный знак, машина выглядела сильно утомленной, как оно и было на самом деле.

Илья по этому поводу упражнял свое остроумие.

- Эта бравая стиральная машина, - говорил он, - это воинственное утильсырье... эта ликующая рухлядь...

Машина агонизировала. Ее дряхлый организм нуждался в постоянной квалифицированной помощи, и бабаня заранее договаривалась с Ильей о дне стирки. Внук должен был присутствовать и подстраховывать.

Сегодня была суббота, и, хотя утром с Ильей состоялся крепкий уговор, бабане, как всегда, не сиделось. В два часа дня из школы пришла Валя, пообедала, разложила на столе учебники, села писать планы.

- Илюшке бы позвонить! - озабоченно крикнула из кухни бабка. - Ведь забудет, что сегодня стираем, закатится куда-нибудь.

- Без него обойдемся... - буркнула дочь, убористо заполняя тетрадку девчоночьим почерком.