Чужие сны

Не доверяет мне. Ясен пень, а как иначе. У самого башню выносит, но мне терять нечего. Какой азарт, какой адреналин! Только я решил, что в жизни не будет ничего интересного, и – оп-па! – торчу в чужом сне, связан с другим человеком невидимой нитью. Разве не круто? Общаться на расстоянии, читать мысли, перемещаться во снах? Да я не мог и мечтать о таком, когда гонялся за ее тенью из ночи в ночь. Не зря. Плевать, глюки это, шизофрения или иллюзия. Для меня нет ничего реальнее этого перекрестка.

Пока ее нет, можно оглядеться. Мы всегда встречаемся в один и тот же момент. Может, в этом ключ? Может, надо спасти этого мужика? Забавная вышла бы цепочка: я вытащу Лию из дурки, она – этого чувака из-под колес. А что дальше? Какая-то сеть типа людей Икс? Неплохо бы. И даже если такой организации нет, ее нужно создать. Вряд ли мы с Бэмби такие одни.

А вон и тот магазин с чашками, соусницами и прочей пафосной хренью. Мамин Валера любит такое. Приятно, наверное, считать себя аристократом, попивая чай из английского фарфора. Забавнее всего то, что у нас вроде есть похожий сервиз. Мама собирала по каталогам.

Бэмби до сих пор нет. И холод собачий. От нечего делать захожу в магазин. Дверь открывается – а колокольчик молчит. Только вижу, как он беззвучно качается. Губы сами растягивает улыбкой. Чувствую себя гребаным Гарри Поттером.

– Я сказал ему: до шестнадцатого! – Продавец с кем-то нервно разговаривает по телефону. – Четыре дня просрочки… Первый раз такое…

Четыре?! Стоп-стоп-стоп. Они совсем разучились считать? Сегодня же только девятнадцатое! Неужели Бэмби видит будущее?

Мужик кидает телефон на стойку экраном вверх. Даже щуриться не нужно, чтобы разглядеть большие цифры: «18:18». И чуть ниже: «20 фев. 2019». Вот это номер! Значит, в своих снах Лия попадает именно в этот день.

Громыхает дверь, оглушительно трезвонит колокольчик. А вот и он, наш мертвец. Лия топчется снаружи, дышит на стекло, как будто наблюдает за муравьиной фермой.

– Ну привет, припозднилась? – Выхожу к ней. Конечно, не терпится встретиться в реале, но в этих общих снах есть что-то… не знаю, как и назвать. Один мир на двоих, хоть и депрессивный.

– Опять ты? – Что-то не похоже на радость от встречи со своим спасителем. Ладно, к черту реверансы.

– Значит, балерина? – улыбаюсь. – Пике арабеск… Ну ты даешь!

– Так что ты там говорил насчет побега?

– Воу-воу! Не хочешь для начала выяснить, что ты тут делаешь?

– Никаких загадок. – Она вздыхает. – Фомин сказал, это подавленное чувство вины за аварию родителей. Типа я снова переживаю ДТП, потому что в тот день поссорилась с отцом. Вижу, как погибает мужчина, и не могу его спасти.

– Больше он ничего не сказал? – Меня передергивает от одного упоминания этого старого олуха.

– Ну почему? – Она с горькой усмешкой провожает взглядом мужика. – Сказал. Что если я приму ситуацию, то это перестанет меня мучить. По крайней мере, так он говорил сначала. Видимо, фиговый из него толкователь.

– А вот это уже ближе к правде.

– В мозгоправы заделался? – Да в ней гонору больше, чем в уличной гопоте. Или это я наступил на больную мозоль…

– В твоих мозгах нечего править. – Не могу удержаться, касаюсь ее лба. Холодный такой, чуть влажный.

Она отстраняется, сжимает зубки. Я ее бешу и понятия не имею, почему меня так это прикалывает.

– Это реальность. Просто из будущего.

– Очень смешно!

Опять не верит! Вот тяжело с людьми, которые сами себя окружают частоколом всевозможных границ. Бывает, не бывает… Какая разница, если оно с тобой происходит? Зачем тратить время на тупые объяснения? Как с первоклассницей. Это буква «а», это буква «бэ», а если ты лизнешь столб в мороз, то язык примерзнет… Невыносимо.

– Я был в магазине. – Сую руки в карманы, чтобы она не видела, как сжимаются кулаки.

– Но как ты туда вошел? Я столько раз пыталась, и…

– В телефоне у продавца двадцатое февраля, восемнадцать восемнадцать, – упрямо перебиваю я, пока мужика не сбили и она не проснулась. – Потом приперся наш дэтэпэшник, значит, сейчас около половины седьмого.

– Сегодня разве не двадцатое?

– Ты слишком долго провалялась в палате. У нас девятнадцатое. У этого мужика – двадцатое.

– А год? Его ты, случайно, не разглядел?

– Этот год… – Теряю терпение. – Твой сон – это то, что произойдет завтра. Уйдешь из больницы, придешь сюда – и проверишь сама. Ясно?

Скрежет тормозов, удар, звон стекла врываются в разговор, искрящиеся брызги осколков разлетаются за спиной Лии как распростертые крылья. Все замедляется, время густеет. Ее веки дрожат, опускаются.

– Эй! – Хватаю ее за плечи, трясу, чтобы не дать ей проснуться. – Я сегодня приду за тобой! Куда закинуть шмотки?

– На первом этаже есть окно. – Она смотрит на меня в расфокусе. – Третье от главного входа. Направо. Из него местные барыжат циклодолом. Будь под ним.

– В шесть, Лия! В шесть утра! Слышишь?

Она обдолбанно улыбается и ускользает, как в моих прежних снах, когда я гонялся за ней, как за призраком. Терпеть этого не могу! От злости уши пронзает резкий отвратительный писк…