— Мы — везде! Нет вырождения. Нет генетических уродств. Мы давно перестали считать евгенику запретной наукой. Я уж не помню, как давно, но не менее полутора миллионов лет назад — так что у нас было время стать совершенными. У нас нет друзей и врагов. Мы не воюем между собой. У нас нет голода, болезней… Мы управляем погодой, конечно, не в планетарном масштабе, но на местном уровне — вполне! Нет, в каких-то мирах, наверное, есть и голод, и болезни, и войны, но это миры, которые не оказывают никакого влияния на жизнь цивилизации в целом. Этакие неприятные исключения, не более. Мы не подвержены страстям — вы не представляете, каких трудов мне стоило научиться проявлять хоть какие-то эмоции, чтобы адаптироваться в вашей Параллели. Почти невозможно восстановить то, что утрачено в результате эволюции, но, надеюсь, мне это хоть отчасти удалось. Согласитесь, для того, чтобы нас «ушли» со сцены, нужна противоборствующая сила, а у нас ее просто нет. Так что не верьте вы симптомам «загнивания и разложения»: то, что свойственно Древнему Риму, необязательно применять к совершенно иной формации. Лев Николаевич знал о нашем существовании и даже сотрудничал с нами в некоторых вопросах, но он и представить себе не мог неконкурентного общества, наверное, потому, что вам до него еще тысячи лет пути, совершенствования и роста.
— Интересно… — признал Давыдов. — Как теория — безумно интересно. Предлагаю издать в виде романа — вам обеспечены тиражи и ненормальные поклонники. Но концы с концами в вашем повествовании не сходятся, любезный Сергей Борисович. Вы мало походите на совершенного человека. Даже, если до конца откровенно, не походите на него ни одной черточкой. Уж не знаю, что и думать…
— А, по-вашему, совершенный человек должен быть с ангельскими крыльями и безумно красив?
Сергей Борисович рассмеялся неестественным смехом робота-андроида.
— Это не так. Применение генетической коррекции позволяет исправить практически любой изъян или уродство наследственного происхождения. Но заниматься исправлениями формы носа… Представляете, как выглядит мир, состоящий из одинаковых и почти совершенных лиц? Бр-р-р-р! Ужасно! Мы узнаваемы, потому что асимметричны — совершенство же безлико. Однако мы отклоняемся от основных целей нашей сегодняшней беседы.
— И каковы же наши цели? — осведомился Давыдов.
— Во-первых, — пояснил собеседник спокойно, разливая по рюмкам остатки коньяка, — рассказать вам о том, как возникла ваша цивилизация и раса. А во-вторых, дать вам разобраться, какова ваша роль во всей этой истории, и объяснить, почему ваша жена старается вас убить…
Глава 9
К утру метель из просто сильной превратилась в настоящий снежный буран. Ветер дул с запада — ледяной, полный крупной жесткой крошки, обжигающий. Он гудел, выл, клекотал, гремел металлом карнизов, стучался в окна и падал вниз, не сумев пробить стекло. Внизу он свирепел по-настоящему и пытался сокрушить все, что попадалось на пути. Его тяжелые удары сотрясали дом, где жила Кира, и прессовали снег, набившийся во двор, в плотные сугробы. Их гладкие языки уже лизали стены здания на уровне второго этажа. Окна первого и входные двери скрылись под снегом, дом словно тонул в белом бушующем море, и было понятно: если буря не утихнет в ближайшие пять-шесть часов, то его — да что там его! — некоторые кварталы целиком засыплет по самые крыши.
Кира сидела на кухне, смотрела через тройной стеклопакет на бушующую вьюгу и пила чай из старых запасов. Хороший, ароматный и крепкий, такой очень приятно заваривать в старом фарфоровом чайничке со щербинкой на крышке. В голубоватом, с розовым цветочным орнаментом на кругленьких боках.
Одной из привилегий джамперов было снабжение по классу А, поэтому чай и кофе в доме не переводились. А еще у Киры на столе стояла баночка меда. Последняя. В трех пайках за октябрь меда уже не было. Был сливовый джем. Было даже клубничное варенье, чуть засахарившееся, но все равно очень вкусное, пахнущее летом и солнцем. Но меда не было, а Кира именно мед любила больше всего.
Вездеход был уже на подходе, оставалось только допить чашку, поставить посуду в посудомойку и набросить на плечи парку, но Кира не торопилась. По такой погоде машина могла ехать последние полквартала не положенные пять минут, а все сорок, а то и час — как повезет. Вот когда в белой пелене возникнут желтые пятна фар и ревущий сноумобиль вскарабкается к запасным дверям второго уровня, тогда и можно будет выходить. А пока — увольте! Последние минуты перед поездкой в Центр все равно как последние минуты утреннего сна — самые сладкие.