Чужие сны

— Разумеется, — еще более протяжно произнесла девушка. — Это — причина… Уж такая причина…

Когда все уселись в автомобиль, Ласкьяри вдруг спросила:

— А вы умеете сделать так, чтобы машина ездила быстрее?

За рулем в этот раз сидел Корсильяс. Он обернулся к Ласкьяри и важным голосом сообщил:

— Очень даже умеем. Если до конца выжать скорость — машина поедет намного быстрее. Только на ваших улицах, к сожалению, мы на любой скорости постоянно рискуем въехать в чью-нибудь квартиру.

— Я не о том, — тихо сказала девушка.

Елисеев наблюдал за ней и видел, что Ласкьяри мучит какая-то мысль, что девушка хочет о чем-то сказать, но не может решиться. Елисеева беспокоило предположение о правительственном заговоре, и он надеялся — собственно, он был почти уверен, — что Ласкьяри, будучи дочерью первого министра, кое-что знает о предстоящих событиях, и ждал удобного случая, чтобы поговорить с ней на эту тему… и в то же время сомневался, вправе ли он использовать чувства девушки, чтобы избавить от риска своих сотрудников… В конце концов, Ласкьяри действительно влюблена в него не на шутку, и как ее угораздило? Он же ей в дедушки годится…

Когда они уже подъезжали к набережной, Ласкьяри задала вопрос, заставивший вздрогнуть не только Елисеева:

— Скажите, пожалуйста, господин консул, а у вас есть при себе оружие?

— Оружие? — помолчав, переспросил Елисеев. — Какое оружие?

— Которым убивают, — пояснила девушка.

— Но помилуйте, Ласкьяри, — вмешался Росин-ский, — мы ведь здесь с миссией культурной, а не военной. Почему такой странный вопрос?

— Вы находите мой вопрос странным? Но вы далеко от дома, на чужой планете… мало ли что может случиться.

— Например, что именно? — поинтересовался

— Не знаю, — сказала Ласкьяри.

…И вот наконец они вышли к морю — розовому и сиреневому в закатных лучах, спокойному, бесконечному… и белые мраморные парапеты набережной тоже казались сиреневыми, и в небе неторопливо плыли сиреневые и зеленоватые облака… и все было как на Земле. Вот только море светилось, не дождавшись темноты, — мягко сияли волны, из глубин сочился странный зеленый свет, пробиваясь сквозь розоватую поверхность воды… а на спусках к воде сидели неподвижно люди — темные сгорбившиеся фигуры, закутанные в плащи, с надвинутыми на глаза капюшонами, — сидели и смотрели на светящуюся воду.

Земляне долго шли по набережной, и темные фигуры повторялись, как орнамент на парапете, как естественная принадлежность приморского пейзажа — фигуры в темных плащах, которые казались вросшими в белый мрамор… И в конце концов Елисеев тихо спросил свою спутницу:

— Что делают здесь эти люди?

— Ждут осуществления надежд… нелепых надежд, — ответила Ласкьяри.

И голос девушки прозвучал так печально и странно, что консул не решился больше спрашивать ни о чем.

Глава 3

Елисеева почему-то чрезвычайно интересовала реакция Ольшеса на рассказ о прогулке к морю. Почему — он и сам себе затруднился бы объяснить. Ему казалось, что Даниил Петрович должен заинтересоваться сообщением о сидящих на набережной людях и словами Ласкьяри о них. Но консул ошибся. Это сообщение Ольшес выслушал спокойно. «Ну да, — сообразил Адриан Станиславович, — он же ходит по ночам в город, он их уже видел». Зато не стал скрывать интереса к вопросу Ласкьяри о скорости автомобиля.

— Что, так и сказала — «умеем ли»? — переспросил он, когда Хедден в разговоре упомянул об этом.

— Да.

— Интересно. — Ольшес повернулся к Елисееву. — Адриан Станиславович, вам не кажется, что есть смысл последовать скрытому совету нашей милой приятельницы?

— То есть?

— Поменять мотор.

— Но… во-первых, зачем, а во-вторых, как?

— Зачем — не знаю, но такой вопрос дочь первого министра не задаст просто так, она слишком умна и осторожна для этого…

— Ну, Даниил. Петрович, это уж вы слишком, — перебил Ольшеса Росинский. — Ласкьяри — просто молоденькая девушка, а вы хотите, чтобы мы ее считали чуть ли не дипломатическим волком.

— Эта молоденькая девушка даст сто очков вперед любому местному дипломату, — заверил Ольшес первого помощника. — Вы просто плохо ее знаете. А насчет того, как это сделать, — продолжил он, — так это как раз проще простого. Съезжу ночью на корабль и поставлю наш мотор. Подогнать несложно, вполне успею до утра вернуться.

— Право, не знаю, — сказал Елисеев. — Не нравится мне все это.

— Мне тоже не нравится, — сообщил Ольшес. — Но больше всего мне не нравится то, что Правитель не дает Хеддену возможности работать. Ты сколько раз просил у него разрешения на выезд в степи? — спросил он Хеддена.

— Раз десять за полгода, — ответил Богдан Маркович.

— Вот видишь! А он не разрешает. Почему?

— Ну, по-моему, Адриан Станиславович был прав, когда предполагал, что причина — простое чувство неловкости за свою страну перед представителями высокоразвитого инопланетного разума.

— Возможно, возможно… — пробормотал Ольшес. — Действительно, почему бы и нет? Но вот праздник…

— А что — праздник? — насторожился Елисеев.