Чужие воспоминания

Я внимательно оглядел Любавочку. Хороша! Ничего не скажешь! Высокая, статная. Вот не понимаю я городских мужиков, взявших моду на худосочных баб. Морят своих жён голодом, а потом удивляются, почему те такие злые. Уж не знаю, как остальные, но я любил, когда действительно есть за что подержать! И сзади, и спереди у Любавушки придраться было не к чему. Не став изводить себя голодовкой, девка щеголяла и сверху, и снизу богатыми достоинствами, а проглядывавший в складках платья мягкий животик гармонично вписывался в её фигуру. Округлое лицо девушки смотрелось необычайно мило. Пышные розовые губки, тонкая шея, румяные щечки, немного задорных веснушек. Большие зеленые глаза светились озорной хитринкой. Длинные, заброшенные на плечи русые косы спускались почти до стройных белых ножек, аппетитно выглядывавших из-под юбки. Ммм... диво, как хороша! И почему я раньше не обращал на неё внимания? Совсем замотался в делах праведных, всё о состоянии церкви да о вере паствы думал, про себя, родного, забыл. В монастыре за мной такого не водилось.

- О грехах своих тебе лучше меня должно быть известно.

Любавушка стрельнула глазками и выпрямила осанку.

- Не понимаю. О чём вы толкуете, отче, - сказала она.

Девушка намеренно оттянула вниз юбку, изобразив скромность. Дескать, честная я прихожанка, о каких таких грехах мне, дурочке сельской, помышлять? Но озорные глаза выдали её с головой.

- Ну, начни с того, как ведьма в ваш дом попала, дабы тебе завидного жениха нагадать, - сказал я.

Любавушка надула губки.

- Это не я, а бабушка.

- Ябедничать тоже грех!

- А правду говорить?

- Не грех, - уступил я, - но, положим, у бабки твоей основания гадать имелись. Раз она решила лучшего ухажера в мужья выбирать, стало быть, не один хахаль за тобой хаживал. А разве не грех одновременно двум парням глазки строить?

Девушка насупилась, обдернув юбку ещё ниже. Оно и правильно, во время исповеди слуге Божьему на ноги бабские любоваться не пристало. Я твердо посмотрел девушке в глаза, та засмущалась и отвела взор. Закрытый верх тугого платья не закрывал, а подчеркивал достоинства Любавочки. На таких подушках я бы с удовольствием покемарил часок-другой, а лучше бы и не покемарил!

- Подумаешь, строила! - обиженно произнесла девушка, не поднимая глаз, - сначала один несколько раз до дома проводил, затем другой, я и не просила!

- Конечно, не просила, но и не отказалась.

- Ну, а чего плохого-то?

- А когда два ухажера кости друг дружке из-за тебя пересчитывать начнут, тоже скажешь, что ни при чем?

- Мужики, они без выпивки да драки не могут. Не из-за девушки подерутся, так еще какой повод найдут!

- Ну, сие вилами на воде писано, а ответственность за ближнего должна быть. Светлый Владыка одну жену и одного мужа выбирать повелел. Закон Божий тверд! Чтим мы завет сей, хотя благодаря оному, до сих пор южных варваров в истинную веру обратить не можем. Привыкли дикари держать в доме по дюжине жен, а раз поделить их между собой по справедливости не могут, то за топоры и хватаются. Варвары! Но мужики-то по природе везде одинаковы. С двумя ухажерами одновременно любезничать будешь, помяни моё слово, они не только с кулаками, с ножами друг на друга бросятся! Вот если один умрет, а второй себя грехом убийства запятнает, тоже скажешь, будто не виновата? Люди, может, и не осудят, но Творец-то с неба всё видит!

Девица начала старательно накручивать косу на левую ручку. Я поднажал.

- Нехорошо, дочь моя.

- Простите, святой отец, - робко сказала осунувшаяся Любавушка.

Я покровительственно кивнул.

- А бабка твоя места себе не находит. Жениха тебе выбирает. Ведьму - стерву безбожную, в дом к себе пригласила. Ворожбой да презренными рунами гадательными стены крова своего осквернила. Тоже ведь не о себе, а о тебе думала! Видишь, сколько грехов уже совершилось, а сколько ещё может совершиться, и всё из-за легкомыслия твоего.

Любавочка совсем поникла.

- Простите, святой отец!

На белое платье девушки упало несколько слезинок.

- Полно-полно, дочь моя, - сказал я, только ещё женского рева мне тут не хватало, - вижу, что по глупости своей, а не со зла в грех впала. Значит, дело поправимое. Господь тебя простит. Я отмолю, а ты свечечку возьми, да святому Родиану поставь, он тоже за тебя словечко перед Светлым Владыкой замолвит!

- Спасибо, отче! - обрадовалась девица.

- Главное, что ты раскаялась, - произнес я, а затем решил перейти к главному вопросу, - только скажи, дочь моя, соблюла ли ты честь свою девичью? Не порочным ли цветком к мужу на ложе пойдешь?

Гневно тряхнув косами, Любавушки уперла руки в бока.

- Конечно, сохранила! - уж слишком сердито произнесла она. - За кого вы меня принимаете, святой отец!?

Девушка поднялась со стула, намереваясь обиженно уйти.

- Не серчай, дочь моя, - миролюбиво произнес я, - дело важное у меня, посему и спрашиваю. Если грешна - покайся, отмолю. А лгать в Божьем Храме не пристало!

Любавушка обратила на меня сердитые очи, но села обратно на стул.