Чужое имя. Тайна королевского приюта для детей

Родители Лены умерли, а ее сестра Лили иммигрировала в Соединенные Штаты, где жила в знаменитой «Уолдорф-Астории»[7] и работала на джазового композитора Коула Портера. Вероятно, возможность пойти по ее стопам в какой-то момент была открытой, но к тому времени, когда Лене перевалило за тридцать, ей оставалось только присоединиться к своему брату на ферме в графстве Шропшир, малонаселенной земле рядом с границей Уэльса, с россыпью мелких ферм и отдельными замками. Пейзаж составляли огромные луга, покрытые темно-красными цветами, или пологие холмы, чьи дикие склоны поросли шиповником и рододендронами. Большинство местных жителей были фермерами или работниками близлежащего чугунного завода, хотя имелось удивительное количество землевладельцев с аристократическими семейными корнями. Там не было городов, достойных упоминания, лишь тихие села и деревушки. Ближайшим цивилизованным местом к ферме Уэстона был рыночный городок Веллингтон, где старомодные лавки, обрамлявшие узкую аллею, граничили с кирпичными домами рядовой застройки и старой каменной церковью.

В постоянном ритме повседневных дел и воскресных проповедей, служивших единственной защитой от одиночества, шансы Лены на обретение близости, нежности и любви были близки к нулю. В отличие от одиноких мужчин, которые просто «засевали дикое поле», когда занимались внебрачным сексом, любая женщина, которая осмеливалась искать утешения в объятиях любовника, считалась развратницей и подлежала изгнанию из достойного общества. Были и практические соображения: ограниченная доступность контрацепции (по крайней мере для таких женщин, как Лена) и отсутствие законного способа сделать аборт. Первая клиника по контролю над рождаемостью в Англии была основана в 1921 году защитницей прав британских женщин Мэри Стоупс. Она была видной сторонницей евгеники, и ее отвратительные взгляды на расовую чистоту оставили неизгладимую отметину на ее наследии. Но отстаивание репродуктивных прав женщин считалось революционным новшеством, и она открыто выступала против церкви, осуждавшей контроль над деторождением. Впрочем, эти новшества никак не могли помочь Лене: контрацептивные услуги клиники были доступны только для замужних женщин.

Лена могла смириться со своей участью: с одинокой жизнью, бесконечными днями на ферме в сельской глубинке с единственным компаньоном в лице ее брата.

Но вышло по-другому.

В документах, которые я привезла домой из Лондона, описывалась хронологическая последовательность событий, которые привели Лену к дверям лондонского госпиталя для брошенных детей. Там, где встречались пробелы, было достаточно легко восстановить подтекст, так как Лена поведала обстоятельства своей жизни незнакомым людям, определявшим судьбу ее ребенка. Это было в феврале 1931 года. После продажи яиц на рынке Лена завела привычку пить чай в кафе неподалеку от центра Веллингтона. Именно там она повстречала его. Возможно, Лена заметила, как он улыбается ей через комнату или прикасается к шляпе в знак уважительного приветствия. Имея лишь своего брата в качестве собеседника, Лена могла быть удивительно чувствительной к мужскому вниманию и обаянию. А может быть, это натяжка с моей стороны. Возможно, она хорошо знала, что делала. Возможно, это уже случалось раньше.

Так или иначе, тот февральский день изменил ход жизни Лены и повлиял на жизнь следующих поколений.

Роман был коротким, с быстрыми и пагубными последствиями. После ожесточенной ссоры брат Лены выгнал ее из дома и отправил в Лондон на поиски государственной поддержки. У одинокой и беременной Лены почти не было выбора. Женщина в ее положении могла подать прошение о поддержке ребенка, но ей бы пришлось устанавливать личность отца в ходе судебных слушаний. Процесс проходил бы в публичном суде, что делало ее жертвой позора и насмешек. Общество сурово относилось к женщинам вроде Лены, считая их «падшими» и заслуживавшими наказания. Даже борцы за права женщин придерживались сходных взглядов. Мэри Стоупс, возглавлявшая кампанию за права замужних женщин на контрацепцию, сама осуждала незаконные роды и утверждала, что незаконнорожденный ребенок «по определению ниже законнорожденного в силу того, что его мать не проявила уважения к себе и к его отцу»[8]. Мэри Ройден, известная феминистка и христианская проповедница, выступала против поблажек для незамужних женщин; по ее мнению, это поощряло бы половую распущенность и одиноких родителей. Джон Боулби, первопроходец в области детской психологии, чьи теории возвысили роль женщины в воспитании детей, считал незамужнюю мать «эмоционально нестабильной», а ее «социально неприемлемый незаконный ребенок» якобы был «симптомом ее невроза»[9].