Чужое тело

В крематории закончилась процедура прощания с усопшим, люди выходили на улицу — поодиночке, мелкими группами. Я ни разу не видел, чтобы в крематории чадили трубы — на самом деле они имелись, но были небольшие и удачно прятались за архитектурными элементами крыши. Дым выходил так, что его практически невозможно было наблюдать.

Сергей Борисович рассказывал: еще на заре основания его учреждения были терки с крупным чиновником, резко выступающим против кремации. Закон не нарушался, все бюрократические процедуры соблюли — препятствий не было. Но чиновник уперся, как одно животное. Однажды напросился на встречу и спрашивает так ехидно: мол, не приступили еще к работе, Сергей Борисович? Якушин смеется: да бог с вами, любезный, уже полтора года работаем. Оппонент в шоке: как же так, часто приезжаю, чтобы понаблюдать, ни разу не видел, чтобы труба дымила. И незаметно над зданием никаких труб! Как ни крути, а слово «крематорий» у подавляющей массы людей ассоциируется с огромной мрачной трубой, испускающей черный дым. Пришлось просветить товарища — уехал в расстроенных чувствах…

Люди, выходящие на парковку, останавливались с удивленными лицами: за дощатой загородкой важно разгуливал верблюд Фараон, снисходительно поглядывал на людей. Двугорбый, огромный, весь шерстяной, со смешными губами-лепешками — он проживал за оградой уже несколько лет, выполняя важную психологическую задачу по сбросу напряжения у подавленных людей. Он сглаживал траур, способствовал заживлению душевных ран, пусть даже на время. Вот и сейчас — люди меняли направление, нерешительно подходили к загородке. Раздался смех — засмеялся ребенок. Остальные робко улыбались. Фараон поглядывал на них миролюбиво. Женщина рылась в сумке, доставала остатки поминальной еды. Верблюд неспешно подошел, мягко взял подношение губами, зачмокал. Кто-то тянулся, чтобы его погладить.

На резонный вопрос: «Зачем?» — Якушин всегда пожимал плечами: «Не знаю». Был в командировке в азиатской глубинке, а там — монгольский верблюд. Встретились глазами — и все. Нашли друг друга. Бывает же такое. Упрашивал: мужики, продайте. Те не возражали: плати монету и забирай. Заплатил прямо на месте (сумму, сопоставимую с подержанной иномаркой), погрузили в самосвал, привезли в Новосибирск, здесь сняли с кузова. Поднялся, что-то протрубил и довольный зашагал по дорожке. Пришлось отлавливать, оперативно сооружать загон. Хозяина он признавал в первую очередь: только видел, начинал метаться, тянулся мокрыми губами…

Я снова блуждал по Парку Памяти — теперь уже не в мутном посмертном одиночестве. Здесь были люди. Погода располагала. На центральном пятачке, где сходились все дорожки, расположенные в форме восьмиконечной звезды, высилась фигура Иисуса. Отсюда хорошо просматривался фасад крематория, стилизованного под Казанский собор Санкт-Петербурга. Место с энергией — не чувствовать ее было невозможно.

Считалось, что колоннада втягивает душу, затем она попадает в купол — и на волю, по чистой энергетической дорожке. По последней информации, достигшей моих ушей, Якушин замыслил перестраивать парк. По углам — символы всех основных религий: христианства, мусульманства, буддизма, иудаизма. Они не должны воевать, здесь все равны. Иисус переберется в северо-восточный угол, Будда — в северо-западный. На юге — мусульманский полумесяц и иудаистский семисвечник, стоявший, по преданию, в Иерусалимском храме.

Скульптура Ангела Скорбящего на выходе из парка стала вызывать сомнения у Сергея Борисовича. Нельзя долго скорбеть, это мешает душе. Да и не бывает скорбящих ангелов — эти сущности спокойны и беспристрастны.

Центральный пятачок тоже поджидала перестройка. Идеей Якушин вдохновился на одном из частных кладбищ Китая. Круглое возвышение, напоминающее гигантскую сковородку, вроде ничего необычного, но полностью меняются звуки окружающего мира — особенно для тех, кто находится на «сковородке». Почему — никто не знает, но эффект потрясающий, такое ощущение, что находишься в другом мире, где все устроено не так, и звуки льются отнюдь не из их источников.

Я выбирался из парка под колокольный звон. Территория крематория освящалась тремя колоколами: главный — Благовест, буддийский гонг из Индии и колокол на выходе из крематория со странным названием «Небесная почта».

У последнего было странным не только название. В него советовали ударять людям, покидающим церемонию прощания. Звук специальным образом направлялся вверх. Считалось, что с помощью колокола можно общаться с душой умершего — именно в тот краткий период, пока идет звук. Давалось это не всем, но необычные инциденты случались. В основном с детьми: то мальчик слышал папу, то девочка — маму, а потом со слезами рассказывала, что та ей передала, причем сама она такое выдумать не могла…

У входа в главный корпус музея застыл еще один «шотландский гвардеец». Я только вознамерился открыть рот, как он пришел в чувство и показал с поворотом головы: туда.