Чужой друг

Дома я собралась завернуть подарки в цветную бумагу и пройтись карандашом по своей записной книжке с фамилиями и адресами. Против каждой фамилии уже стояли карандашные галочки, сохранившиеся с тех праздников, когда мне приходилось ломать голову над такой бессмыслицей, как «индивидуальные» подарки. Теперь я больше не стараюсь придумывать особенных подарков. Достаточно любого. Да я и не знаю, что такое «индивидуальный» подарок. Пожалуй, если его действительно подарить кому-нибудь, то человек испугается. Не знаю, каким был бы этот подарок для меня, но думаю, если бы он был впрямь «индивидуальный», я бы расплакалась. Тогда я узнала бы, что я за человек. Пока я этого не знаю. И даже не ясно, хочу ли узнать. Жить мне еще лет тридцать. Во всяком случае, так утверждает статистика. И я не уверена, что прожить эти тридцать лет мне будет легче, если узнаю, кто я, собственно, такая. Я живу без особенных проблем. Как каждому нормальному человеку, мне иногда страшно, что я могу сойти с ума. Достаточно знать несколько таких случаев среди знакомых, чтобы понять, как легко это может произойти, и тут никто не может считать себя в полной безопасности. Я почти уверена: самый прямой путь к сумасшествию — задуматься, что ты за человек. У современной психиатрии есть кое-какие успехи, зато и пациентов у нее столько, сколько никогда не бывало. Я не питаю особой неприязни к психиатрии или нейропсихологии. Но и особенной симпатии тоже. По-моему, у любого человека можно найти все что угодно, стоит только захотеть.

Продавщица пожелала мне «счастливого рождества». Я собралась ответить тем же, но она уже разговаривала со следующим покупателем. С напряженной гримасой любезности она укладывала новую гору бутылок и консервов. «Индивидуальные» подарки очередного покупателя.

В сочельник я обедала с Генри в ресторане. На рождество он собирался к семье. Мы старались об этом не говорить. Ему не хотелось предвосхищать ссоры с женой. А Новый год мы решили встретить у моих родителей в Магдебурге.

После обеда я уехала. Генри проводил меня до машины. Когда мы попрощались, Генри сунул мне в руку маленький сверток. «Не надо, пожалуйста», — подумала я и улыбнулась.

Сдвинув шляпу на затылок, он глядел на меня. Я смотрела на него в зеркальце заднего обзора, пока он не скрылся за дверьми, другими машинами, прохожими, словно канул в сырую, серую мглу асфальта.

11

Утром после рождества я сказала матери, что хочу пофотографировать и вернусь домой только к вечеру. Мать удивилась: ведь я все давно сфотографировала в округе. Ландшафт меняется, возразила я. Было заметно — мать обиделась. Наверное, догадалась, что дома мне скучно и я ищу предлог куда-нибудь уйти. Она догадывалась об этом, а я догадывалась, что она все понимает. Поэтому я была благодарна ей уже за то, что она прекратила расспросы и отпустила с миром. Несмотря на все мои возражения, мать всучила мне с собой кофе и бутерброды.

Мне действительно было тут скучно. В сочельник я приехала к родителям довольно поздно. Они уже все приготовили, и после обычных несердитых упреков мы прошли к елке. Я похвалила елку — отец наверняка возился с ней целый день, — и это его очень обрадовало. Мы вручили друг другу подарки. На минуту я пожалела, что купила их без особого выбора. Но родителям подарки понравились, по крайней мере вид у них был довольный. Подарки оказались необычными и дорогими, а это для родителей значит немало.

Позднее мы, как всегда, сидели перед телевизором. Матери хотелось со мной поговорить, но мы помешали бы отцу. По случаю праздника мы выпили вина. Мать всегда так говорит — «по случаю праздника». Неожиданно мать расплакалась, я даже не поняла почему, да она и сама, наверное, не знала причины. Ведь если не надо причин, чтобы не плакать, то какие особые причины нужны для слез?

По телевизору ничего, кроме детских хоров и струнных квартетов, не было, отец его выключил. Родители стали расспрашивать, как мне живется, и я постаралась рассказать им что-нибудь такое, что могло их заинтересовать или обрадовать.

Мне не хотелось ложиться спать первой, чтобы не обидеть их. Поэтому я оставалась с родителями и бодрилась.

Уже довольно поздно позвонила сестра, прежде обещавшая провести сочельник дома, но два дня назад она предупредила по телефону, что приедет на день позже.

Голос у нее был очень веселый. Сестра казалась немного пьяной. Она пожелала нам всего хорошего, и мы по очереди брали трубку, чтобы пожелать ей того же. Когда трубку передали мне, сестра засмеялась и сказала: завтра тебя ждет сюрприз. Я ответила, что буду рада ее видеть. Последний раз мы встречались с ней здесь же у родителей на прошлое рождество. Сестра взяла с меня обещание не сердиться на нее. Не успела я поинтересоваться, с какой стати мне на нее сердиться, как она повесила трубку.