Чужой муж

Это был тот самый драматург, пьесу которого так хвалил Герман Арефьев. Тот самый, который «жил у нас по соседству», как сказала о нем Лиля.

Тот самый Сергей Морозов…

Он все видел. И все понял.

Подошел к Арефьеву.

– О! Серега! – фамильярно воскликнул тот.

– Что у тебя с ней? – спросил Сергей.

– Что? – ухмыльнулся Арефьев. – А тебе что за дело? Может, я в нее влюблен? – произнес он шутовски, и Сергей еле сдержался, чтобы не впечатать кулак в эту шутовскую физиономию.

Он знал Германа еще по Москве и считал его в самом деле талантливым, даже блестящим актером, однако его всегда раздражало, что актерство для Арефьева не профессия, так сказать, а образ жизни. Герман Арефьев играл всегда, везде, каждое его слово, каждый поступок были игрой, он играл ложь и правду, искренность и игру… Он все играл! Сергею казалось, что его жесты и мимика, уместные и впечатляющие на сцене, в жизни выглядят безумно пошлыми и неестественными. Его всегда смешили женщины, которые увивались за Арефьевым, видя благородного и романтичного храбреца в пошляке и неврастенике. И вот теперь он видит Лилю… Лилю в его объятиях, Лилю с этой странной улыбкой, которой улыбается женщина лишь тому мужчине, которому она принадлежала!

Она принадлежала этому актеришке?!

Десять лет, минувших после того дня, как примчался к ней в загс и понял, что потерял ее навеки, Сергей Морозов старался забыть Лилю. Не мог – но, несмотря на все свои страдания, решил не вмешиваться в ее жизнь.

Она сама выбрала себе такую жизнь – в которой на нашлось места ему. И вот теперь, увидев, как влюбленно она улыбается этому талантливому пошляку, он потерял голову.

– А как же муж? – спросил, едва сдерживая ярость. – Она же замужем.

– Ну да, – небрежно пожал плечами Герман, – есть у нее какой-то муж. Комсомолец! Но мы ему ничего не скажем.

Этот хохоток, эти слова, которыми Герман как бы делал Сергея участником пошлой интрижки, окончательно взбесили его. Сергей вцепился в шарф Германа, подтянул его к себе, не находя слов и мечтая дать волю кулакам.

– Пусти, Морозов! Охренел совсем! – Герман решительно вырвался.

Пошел было прочь, потом вдруг вернулся с озадаченным лицом, взял у Сергея папку, изумленно взглянул на его фамилию, потом на ожесточенное лицо, страдающие глаза…

– Погоди-ка! – воскликнул Арефьев. – Да ты – тот самый Морозов! Тот самый, о котором она мне говорила?! Это ты?!

– Правда? – процедил Сергей. – И что говорила?

– Ничего! – хохотнул Арефьев. – Она говорила, что ты просто ее сосед!

– Сосед, – кивнул Сергей. – И что, у тебя с ней серьезно или так? Очередная интрижка?

Он сам не знал, зачем спрашивает, зачем бередит рану.

– Слушай, Сережа, – спокойно сказал Арефьев. – Если бы не Лиля, меня бы уже на свете не было. Понял? Ну и, как бы то ни было, она завлит нашего театра, так что считай, что тебя, Серж Морозов, в нашем театре уже поставили.

– Знаешь, старик, – ответил Сергей, – я передумал здесь пьесу ставить. Ты Лиле не говори, что это я был – ее сосед… – Он презрительно усмехнулся. – Ладно, бывай! А рукопись мою можешь выбросить!

И пошел прочь.

Герман посмотрел вслед, пожал плечами – и пошел в театр.

* * *

Вообще-то Катя ожидала, честно говоря, большего… Для житья отец выделил ей какую-то каморку под лестницей. В настоящие комнаты не допустил. «Настоящие комнаты» находились на втором этаже. Там жили отец и эта… разлучница, Лилька. Но там оставались еще свободные, не занятые комнаты! Нет, папка сунул ее в эту комнатушку!

Вообще-то комнатушка была ничего себе, обставлена хорошо, с красивыми занавесками, кровать мягкая. Зеркало с туалетным столиком, на котором Катя мигом разложила все свои побрякушки – и еще какие-то сережки-колечки, найденные в ящиках тумбочки.

Интересно, кто эту дешевку тут оставил? Уж не Лилька, конечно!

Не слишком-то отец ее жалует: никаких ни серег, ни колец… У мамки и то побольше золотишка, хоть и без мужа живет. Ну, мамка своего не упустит!

Надо ей написать, в какую каморку папка запер единственную дочь, – пусть разнос ему устроит в следующем письме.

Хотя лучше не надо. Вдруг папка обидится и выкинет ее вон? Скажет, вали в свою деревню, если не нравится! И опять весь во власть разлучницы попадет.

…Дверь внезапно распахнулась – Катя даже вздрогнула, увидев на пороге упомянутую разлучницу. Как говорится, помяни о черте – он уже тут.

Разлучница опешила – она явно не ожидала, что увидит здесь Катю. Вчера, когда папка их знакомил, смотрела так приторно, будто меду обожралась. Ласковую строила. А с чего ей быть ласковой? Если бы Катя, к примеру, была чья-нибудь жена, да к ее мужу заявилась дочка – она бы эту дочку с крыльца сбросила! Лилька небось о чем-то подобном мечтает, только притворяется добренькой.

– Чего вам? – буркнула Катя.

Лиля, которая и впрямь опешила, увидев ее здесь, пожала плечами:

– Просто в этой комнате раньше жила моя мама. Ну, я иногда сюда захожу… Я не знала, что теперь…