Похоже, настроение у него хорошее. Сейчас самое время перейти к делу.
– Все газеты очень ругают Аркадия. Мы ждем вас!
– А вы? – Арефьев вдруг схватил ее за руки. – Вы меня ждете?
И жест, и интонация были шутовски-патетическими, но глаза…
Какие же опасные у него глазищи, как только Лиля этого раньше не замечала?! Такие глаза восторженные дамочки называют колдовскими.
Но она не восторженная дамочка. Очень красивые глаза, да и только! Мало ли красивых глаз на свете?
– Я, пожалуй, пойду, – с трудом вырвалась из объятий Арефьева Лиля. – Кажется, вы окончательно ожили!
– Пожалуйста, пожалуйста, не уходите! – взмолился Арефьев. – Я обещаю, что не буду больше приставать к вам, не буду ёрничать и не буду больше хамить. Прошу вас… Останьтесь!
Пора было уходить. Лилия чувствовала это! Ей было неуютно под взглядом этих глаз. Казалось, Герман трогает ее, грубо лапает, прижимает к себе…
Что за ерунда! Надо уходить!
Но ведь она еще не получила его согласия вернуться в театр.
– Хорошо, – отвела глаза Лиля. – Я останусь. Но ненадолго.
Села напротив, но чувствовала себя как на иголках. Арефьев не сводил с нее глаз, этих колдовских глаз…
– Ну зачем вы так смотрите?
Хотела спросить осуждающе, но, к ее изумлению, услышала в своем голосе виноватые нотки:
– Вы же обещали!
– Пускай, – ответил Арефьев, и Лиля не сразу поняла, что он отвечает стихами:
Теперь уже Лиля не могла отвести от него глаза…
… Всю дорогу, пока возвращалась глубокой ночью домой, она слышала его голос – и вторила ему вслух:
Да, стихов в ту ночь было прочитано много…
А утром, войдя в свой кабинет, Лиля увидела на столе большую круглую коробку, похожую на конфетную. Недоумевая, подняла крышку – и десяток разноцветных бабочек вспорхнул оттуда, словно букет летающих цветов!
Она знала, что только единственный человек на свете мог поднести ей такой букет.
Онемев от восхищения, Лиля смотрела на бабочек. И вдруг ей стало страшно… Она не понимала, как ощущение счастья может смешиваться со страхом, но это было именно то, что она чувствовала сейчас.
Жизнь так изменилась, что Лиля едва не забыла о предстоящем юбилее отца. Вдобавок ко всему к шестидесятилетию Говорову был вручен орден Октябрьской Революции.
Такое событие следовало отметить с размахом! Однако торжественный банкет для партийного руководства с патетическими речами и помпезными поздравлениями Говоров устроил отдельно, в областном центре, а в Доме с лилиями Родион по его просьбе собрал только своих… Ну, или тех, кто раньше считались здесь своими. Отказаться не смогли даже Шульгины! В такой день можно было отодвинуть все распри и просто поздравить старого друга, с которым была связана половина жизни.
Именно это убедило Лилю, что и ей, хочешь не хочешь, придется присутствовать на банкете.
Она одевалась в своей комнате, когда вошла Таисия Александровна.
С восхищением поглядела на дочь – и Лиля, смущенно улыбнувшись, вдруг спросила:
– Мама, как ты думаешь, я еще могу нравиться мужчинам?
Таисия Александровна опустилась на диван, спросила недоверчиво:
– Ты что же это… Ты влюбилась?!
Лиля отвела глаза:
– Не знаю.
– А как же Камышев? – мягко спросила мать. – Мне кажется, он по-настоящему любит тебя. Очень любит!
– Зато я его не выношу, – отвернулась Лиля. – После его обмана… После моих нервных срывов…
– Зачем же ты тогда живешь с ним?
– Не с ним, а рядом с ним, – угрюмо поправила Лиля. – До недавнего времени я жила
– Ну… и кто он? – спросила мать, заговорщически понизив голос.
Лиля откинулась на спинку стула. Золотые волосы рассыпались по плечам, глаза засияли. Нежная улыбка тронула губы.
«Как же она красива! – подумала Тася. – Как еще молода… И столько выстрадала! Когда же она будет счастлива?.. Может быть, вот он появился, тот человек, с которым это возможно?»