Чужой разум

Сходную точку зрения отстаивает нейрофизиолог Станислас Деан, в чьей лаборатории под Парижем проведен ряд самых передовых исследований по этой части за последние двадцать лет[106]. Деан и его коллеги многие годы изучают восприятие на границе сознания — образы, которые появляются и исчезают слишком быстро, чтобы подопытный осознал, что он видит, или показанные в момент, когда внимание отвлекается, и тем не менее отражающиеся на мыслях и поступках. Оказывается, мы нередко обрабатываем эту «внеопытную» информацию довольно сложными методами. Например, некая последовательность слов может промелькнуть так быстро, что человек вообще не догадывается о том, что ему что-то показали. Но на последовательности с нелогичными смыслами — вроде «счастливая война» — мозг реагирует иначе, чем на сочетания слов более осмысленного характера («злосчастная война»). Казалось бы, для различения подобных смыслов необходимо сознание, но оказывается, что это не так.

Как полагает Деан, мы способны делать многое без участия сознания, но не всё. Мы не можем бессознательно справиться с новой, непривычной задачей, которая требует поэтапного решения — череды действий. Мы можем бессознательно обучиться ассоциации опыта — например, ожидать А при появлении Б, но только если А и Б близко соседствуют. Если они отстоят друг от друга достаточно далеко, мы можем научиться ассоциировать их лишь сознательно. Можно научиться моргать, когда зажигается лампочка, если вам после этого дуют в глаз, но только если дунут сразу. Если свет и дуновение разделены промежутком длиной около секунды, ассоциации уже нельзя обучиться бессознательно. Достижение последних трех десятилетий, как полагает Деан, — открытие определенного типа обработки информации, который мы применяем, когда дело касается времени, последовательностей

и новизны. Он ведет к сознательности, тогда как большинство других сложных видов деятельности мозга обходятся без нее.

Еще в 1980-е годы, в рамках одной из первых попыток современной науки объяснить сознание, нейрофизиолог Бернард Баарс ввел теорию глобального рабочего пространства[107]

. Баарс предположил, что мы сознательно воспринимаем ту информацию, которая доставляется в централизованное «рабочее пространство» в мозгу[108]. Деан усвоил и развил эту концепцию. Смежное теоретическое направление утверждает, что мы осознаем ту информацию, которая поступает в рабочую память, особый тип памяти, который хранит непосредственные запасы образов, слов и звуков, которыми мы оперируем и которые соотносим с проблемами. Мой коллега из Городского университета Нью-Йорка Джесси Принс отстаивает подобную точку зрения[109]

. Если предположить, что для субъективного опыта необходимо глобальное рабочее пространство, или особый тип памяти, или еще какой-то механизм в этом роде, из этого следует, что только сложный мозг, достаточно близкий к нашему, способен порождать самоощущение. Вероятно, такой мозг есть не только у человека, но выборка ограничится млекопитающими и птицами. В результате мы имеем то, что я называю теорией позднего пришествия субъективного опыта[110]. Эта теория не считает, что озарение вспыхнуло внезапно, однако придерживается того мнения, что оно произошло поздно по эволюционным меркам и стало возможным благодаря особенностям, которые достоверно наблюдаются только у таких животных, как мы.

Излагая выше теории Баарса, Деана, Принса и прочих, я говорил о них как о теориях сознания

. Я употреблял это слово потому, что его употребляют сами авторы. Порой непросто уловить, какое отношение эти теории имеют к моей собственной теме — субъективному опыту в самом широком смысле. Я понимаю субъективный опыт как общую категорию, а сознание — как его частный случай: не все, что животное ощущает, обязано быть сознательным. Читатель может в таком случае сказать, что «глобальное рабочее пространство» необходимо для сознания, но необязательно необходимо для простейших форм субъективного опыта. Это не только возможно, но, как я полагаю, примерно так дело и обстоит. Из литературы, которую я пересказываю здесь, зачастую трудно понять, что думают авторы на эту тему. Но некоторые из них определенно[111] не видят различия между сознанием и субъективным опытом; они стремятся дать нам объяснение того, как переживается мыслительная деятельность.