Чужой разум

Внутренняя речь, очевидно, входит в родственную группу инструментов, позволяющих нам осуществлять сложные мыслительные операции. Другой такой инструмент — пространственное воображение, внутренние образы и формы. В основополагающей работе 1970-х годов британские психологи Алан Бэддели и Грэм Хитч предложили модель рабочей памяти, нашего места краткосрочного хранения тех элементов информации, которые запоминаются или используются, обычно — сознательно, в данный отрезок времени[166]. По мнению Бэддели — Хитча, рабочая память состоит из трех компонентов: это

фонологическая петля, способная проигрывать воображаемые звуки (например, внутреннюю речь), визуально-пространственный планшет[167]

, используемый для работы с изображениями и формами, и центральный управляющий элемент, координирующий деятельность двух предыдущих подсистем. Внутренние наброски и очертания в некоторых отношениях совсем не похожи на внутреннюю речь, но тоже служат инструментами сложного мышления и тоже могут быть по происхождению связаны с механизмами эфферентных копий — в данном случае с механизмами управления жестикуляцией и движениями рук.

В этой области наших знаний пока еще недостаточно, и кое-какие из основных элементов картины, которую я очертил, основываются на догадках. Происхождение внутренней речи и родственных ей явлений от механизмов эфферентных копий пока еще не доказано, это лишь гипотеза. Возможно, у внутренней речи и визуального воображения происхождение разное. Возможно, их порождает исключительно само воображение, и сходство с продуктами древних механизмов, позволяющих осуществлять сложные действия, тут чисто случайное.

Осознанное переживание

Внутренняя речь, а также образы и формы, с которыми она переплетаются, оказывают колоссальное воздействие на субъективный опыт. У любого, самого обычного человека имеется в распоряжении сцена для проигрывания бесчисленных невидимых действий. Отголоски и комментарии, болтовня и уговоры присутствуют в нашей внутренней жизни более чем заметно. Можно сидеть неподвижно, глядя на неизменный ландшафт, в то время как душа может кипеть всем этим, переполняясь и бурля. Внутренняя речь часто бывает настолько ощутимой субъективно, что она оказывается невыносимой; порой люди медитируют, чтобы избавиться от нескончаемых разглагольствований.

Что эти особенности человеческого мышления говорят нам о происхождении субъективного опыта? В главе 4 я набросал объяснительную схему из двух частей. Во-первых, существуют базовые формы субъективности, проистекающие из свойств, общих для многих животных. В качестве примера я приводил боль. Вторая часть объяснения связана с эволюцией более сложных форм субъективности — осознанного

переживания, в непосредственном значении слова.

Мне представляется, что внутренняя речь и родственные ей инструменты мышления, о которых говорилось выше, могут заполнить пробелы в этой картине. В главе 4 я изложил теорию «рабочего пространства», выдвинутую нейрофизиологом Бернардом Баарсом. Баарс попытался объяснить сознание через понятие внутреннего «глобального рабочего пространства», в котором объединяются большие массивы информации. Согласно Баарсу, основная часть процессов в нашем мозгу протекает бессознательно, но небольшая доля их становится осознанной, попадая в «рабочее пространство».

В конце 1980-х годов, когда эта теория была впервые сформулирована, казалось, что она слишком напоминает старинные попытки объяснить сознание, отыскав в мозгу конкретную область, в которой мышление каким-то образом приобретает субъективный характер. Баарс подталкивает к такой пространственной метафоре: рабочее пространство подобно авансцене. Вследствие этого, по моим наблюдениям, у сторонников теории рабочего пространства возникают затруднения: «В чем специфика рабочего пространства? Там сидит какой-то человечек?» Идея «рабочего пространства» и в самом деле поначалу выглядела неуклюжей, но открыла новые горизонты, и опиравшиеся на нее научные исследования вскоре принесли плоды.