Неизвестно, когда возник человеческий язык — может быть, полмиллиона лет назад, может быть, позже, — и о том, как он развился из более простых форм коммуникации, не утихают споры[170]
. Так или иначе, он возник, и его возникновение изменило ход человеческой эволюции. Каким-то образом, о котором в настоящее время можно только догадываться, речь стала также и внутренней — она включилась в механику нашего мышления. Интернализация речи — преобразование по Выготскому — стала также важнейшим эволюционным событием. Это вторая великая интернализация, о которой пойдет речь в моей книге. Первая, произошедшая на много миллионов лет раньше, обсуждалась в главе 2. Тогда, на заре эволюции животных, клетки, у которых появились средства восприятия и коммуникации для того, чтобы взаимодействовать друг с другом, приспособили эти средства для новых целей. Сигнальные связи между клетками послужили образованию многоклеточных животных, и некоторые из этих животных приобрели новый механизм управления — нервную систему.Нервная система возникла вследствие интернализации ощущений и сигналов, а второй стала интернализация языка как орудия мышления. В обоих случаях средство коммуникации между организмами стало средством коммуникации внутри организма. Эти два события стали вехами когнитивной эволюции на ее пути: одна отмечает ее зарю, вторая — позднейшие времена. Вторая веха находится не в «конце» эволюционного процесса, но лишь в конце того отрезка процесса, который известен нам на данный момент.
В других отношениях эти две интернализации различаются. В ходе эволюции нервной системы коммуникация стала из внешней внутренней, когда организмы стали крупнее — когда границы организма расширились, вобрав существа, прежде отдельные. Когда внутренней стала речь, границы организма остались прежними, но внутри них был проложен новый маршрут.
В главе 4 я рассматривал эволюционный переход от простого однонаправленного потока между чувствами и действием к более запутанным процессам. В простейших случаях имеется информация, поступающая через чувства, и какое-то действие на выходе: ваш поступок зависит от того, что вы видите. Даже у бактерий вектор причинности направляется и в обратную сторону — действие де-факто влияет на ощущения после него. Но у животных с нервной системой контуры обратной связи между чувством и действием становятся более развитыми и, главное, воспринимаются
В 1950 году немецкие физиологи Эрих фон Хольст и Хорст Миттельштедт предложили теоретическую основу для описания этих отношений[171]
. Я уже называл один из введенных ими терминов — эфферентная копия. Все то, что мы воспринимаем через чувства, они обозначили терминомОдин из способов справиться с этим затруднением — механизм «эфферентной копии», описанный выше. Двигаясь, мы посылаем сигнал тем нашим частям, которые участвуют в восприятии, приказывая им игнорировать некоторую долю входящей информации: «Не волнуйся, это всего лишь я».
Реафференция порождает проблемы, но вместе с тем и новые возможности. На собственные чувства можно воздействовать полезным образом. Здесь цель уже не отсечь ненужную нагрузку на восприятие, а, напротив, использовать действия для того, чтобы