Come as you are: история Nirvana, рассказанная Куртом Кобейном и записанная Майклом Азеррадом

Позже Кортни вместе со своей старой подругой Кэт Бьелланд из Babes in Toyland посетила место поминальной службы и раздала кое-что из одежды Курта оставшимся поклонникам.

Выступления закончились, и толпа направилась к огромному фонтану неподалеку, где звуковая система проигрывала аудиозапись недавнего выступления Nirvana на MTV Unplugged. Десятки детей прыгали в сорокафутовые струи воды под одобрительные возгласы толпы, которая все еще насчитывала около пяти тысяч человек. Когда чашеобразный фонтан выключили, он превратился в круглый амфитеатр, где люди подпевали музыке во весь голос, аплодируя после каждой песни, как будто они были на настоящем концерте. Многие знали выступление Unplugged настолько хорошо, что даже подпевали двум довольно непонятным песням Meat Puppets.

В фонтане люди танцевали, обнимали незнакомых людей, махали руками, бросали фрисби и кидались надутыми презервативами, бегали собаки. Но когда охрана попыталась разогнать толпу после выключения музыки, те взбунтовались. Коренастый парень с крашеными светлыми волосами прорвался сквозь круглую человеческую стену, с помощью которой охранники хотели вытолкнуть детей из чаши, и десятки людей последовали за ним, ликуя и танцуя, а затем демонстративно взобрались на центральный купол фонтана, как морские пехотинцы на Иводзиме.

Когда полицейский пробрался в толпу, чтобы вытащить коренастого нарушителя, люди начали скандировать: «Пошел ты! Пошел ты!», указывая на полицейского, пока тот не сдался и не ушел. Курту бы это понравилось.

Приступив к написанию этой книги, я сказал бабушке, что пишу биографию рок-группы. Первое, о чем она она спросила меня, было: «Они употребляют наркотики?» Я должен был ответить, что да, я был почти уверен, что один из них точно это делал. «Но это не делает его плохим человеком», – сказал я ей. Многим эту концепцию трудно понять. Но Курт был действительно хорошим человеком. Он мог быть нервным, капризным и упрямым, но эти недостатки затмевались его лучшими качествами. Некрологи и другие репортажи в прессе были посвящены «измученному мятежнику» и «беспокойному голосу поколения». В смерти, как и в жизни, мало кто просто говорил о Курте как о реальном человеке. О том самом Курте Кобейне, которого я знал.

При росте пять футов семь дюймов и весе 125 фунтов, Курт был хрупким и болезненно худым; под своим обычным кардиганом и рваными джинсами он носил еще несколько слоев одежды, чтобы казаться немного более солидным. Цвет его лица часто был плохим, что объяснялось как недостатком солнца и строгой диетой из замороженных обедов, так и приемом лекарств. Было удивительно, что такое нематериальное тело могло издавать такой душераздирающий звук, точно так же, как удивительно то, что крошечный восьмифунтовый ребенок может издавать такой пронзительный вопль.

Он уже несколько раз убеждался в том, что этот хрупкий каркас может выдержать многое, но то, что мучило Курта, было не просто чем-то физическим. Весь этот талант и харизма, упакованные в такой хрупкий маленький корпус, напомнили Роберту Фриппу описание Джими Хендрикса как тонкого провода с слишком большим током, проходящим через него. Это была ужасная, невысказанная часть общей мудрости среди близких друзей и поклонников – Курт был в этом мире ненадолго. Каждая минута, проведенная с ним, была драгоценна.

Всем было хорошо известно, что слава не очень-то ладит с Куртом Кобейном. На то было много веских причин, и не только потому, что он был застенчивым человеком. Курту нужно было следить за каждым аспектом Nirvana. Если футболки не совсем удавались, это резало его по живому; его репутация музыканта висела на каждом кадре каждого из клипов, сделанного группой, и не потому, что он был помешан на контроле, а потому, что его искусство было всей его жизнью. Это было очевидно для любого, кто слышал, действительно слышал музыку. Курт мог наблюдать за своей карьерой в течение долгого времени, вероятно, дольше, чем он думал, но ко времени In Utero Nirvana определенно зашла слишком далеко.

Одним из аспектов, за которым Курт тщетно пытался следить, была пресса. Понимая, что интервью – это еще одна грань его искусства, и попросту травмированный обвинениями Vanity Fair, Курт был сверхчувствителен к своим изображениям в средствах массовой информации. Малейший нюанс мог вызвать у него приступ паники. Однажды он позвонил мне рано утром, умоляя убрать кое-что из этой книги.

– Если ты будешь продолжать в том же духе, – сказал он, – я могу просто снести себе голову.

Это был список из пятидесяти его любимых альбомов.