Дайко в саду Вадупак

– Много на эти гроши не купишь, – проворчал обиженно Дайко и побрёл к выходу.

– Ты заходи, если раздобудешь что-то ещё! – кричал ему вслед довольный Паук.

Дайко в расстроенных чувствах удалялся от дома ростовщика. Дела его так и не заладились. Мало того, что не выручил почти ничего за ошейник, так ещё и доберман Ревузи штанину порвал, напав на него у лестницы. Денег на обед не хватало, лишь самую незначительную малость мог Дайко себе позволить, и он решил насытить себя только вечером перед сном для лучшего отдыха и крепких сновидений. А теперь, достав из кармана пуговицу, он стал жевать её. Это всегда помогало и раньше в унылые времена.

Он вышел на небольшую улицу. Слева и справа расположились торговые ряды, люди переходили с одной стороны на другую, приценивались, сговаривались, покупали. Как это здорово! Вот так вот ходить, выбирать, становится владетелем вещи, пусть даже и самой незначительной. Здесь съестные лотки, а за ними ящики, а в них фрукты и овощи разные – и каких тут только нет цветов и объёмов! Вот бы прихватить с собой хоть что-нибудь. А там, на другой стороне, пироги румяные – сочники, манники, ватрушки сладкие, кулебяки, расстегаи, курники мясные. Все такие вкусные, но нужно терпеть, а может попросить, и он просит.

Он рассказывает торговке, что рождались в его семье дети многажды, но все помирали в раннем возрасте ни с того ни с сего. Один он остался, младшенький. Взяла как-то мать его в церковь на таинство, оставила корзину с ним послушнице, а сама к священнику в исповедальню отправилась, а он вылез и схоронился за аналоем, укрывшись за его пеленой и паволокой. Темно было, не разглядели они его. Мать тогда во всём и призналась. Рассказала, что полюбила отца его страстно, Богу непрестанно молилась, говорила, что не нужно ей ничего кроме любви его и соседства, что от всякого другого счастья на свете готова отказаться. Шесть дней всё молилась и плакала. А на седьмой отец и свататься к ней пришёл. Стали жить они вместе, как неразлучники, а детей их всё Бог к себе на небо призывает. Сказал тогда священник, что пока шестерых детей не изведёт несчастье, не родятся у матери чада здоровые и таланные. Услышал про то Дайко, вспомнил, что он шестым в семье уродился, испугался участи своей неминучей и сбежал из дома, подальше от матери. И спасло то его от гибели и теперь сиротой несчастной он по городу мается, ищет сочувствия и понимания в людях. И не будет ли торговка к нему добра и не накормит ли его в честь праздника. Но не поверила она ему и прогнала.

Получив отказ, Дайко разругался с торговкой и перевернул её лоток, чем неосторожно привлёк к себе внимание подростков, стоявших неподалёку. Ожидания его скверные подтвердились – они двинулись вслед за ним, шушукаясь позади и посвистывая. Дайко свернул в переулок и быстрым шагом двинулся прочь от новых знакомцев. Вскоре позади стали раздаваться какие-то возгласы, потом ему послышались разные бранные окрики. Но Дайко не останавливался, лишь старался ускорить шаг.

Он шёл между домами и надеялся, что скоро выйдет куда-то. Но он заблудился, и дорога его скоро закончилась. Выйдя на небольшой двор, он упёрся в огромные полуразвалившиеся ворота, в проушинах которых висел ржавый замок. Слева и справа к воротам примыкал высокий решётчатый забор. Перелезть такой Дайко не мог, а идти дальше было некуда. Тогда он толкнул ворота, попытался проскользнуть мимо решёток, но всё зря. Он угодил в ловушку. Спрятавшись за разбитыми ящиками, расположенными у стены дома, он слышал, как двор наполнился голосами и звуками, как кто-то спорил и шептался, дёргал ворота и лязгал замком. А потом всё стихло, и он понял, что его обнаружили.

– Эй, парень, вылезай! Видим следы твои мокрые. Вылезай или хуже будет!

Дайко вышел из-за ящиков и несмело подошёл к подросткам. Это были дети, как дети, такие же, как и он сам, несчастные, брошенные с рожденья, не знавшие детства, привыкшие, что их гонят и травят. Лица их были гладкими и приятными, но что-то искажённое было в этих лицах, взгляд их глаз блестел чем-то звериным, никакого человеческого чувства нельзя было в них различить. Намерения их ожесточённых сердец были ему понятны. Дайко съёжился и выставил вперёд локоть, ожидая удара.

– Ну, вот, парень. Так уже лучше, – проговорил, улыбаясь, один из подростков. – Ты заблудился? Тут глухие места и прохода нет. Нужно тебе возвращаться обратно по той дороге, что позади нас.

– Ага, спасибо. Тогда я пойду.

– Да, конечно, иди. Только скажи, должны ли мы за проход тебе что-то?

– Нет, с чего это?

– Нет, значит. Ну, тогда ты плати. За проход. Ты должен заплатить.

– Я, почему?

– Жизнь такова, кто-то всегда должен заплатить, – и подростки обступили Дайко со всех сторон.

– Не тронь! – только и успел крикнуть он, но кто-то уже хватал его сзади за пальто, что-то ударило больно по голове, а потом по уху, шею сдавил шарф, к горлу подступило удушье, кто-то снизу цеплялся за ноги, а потом Дайко упал. Он потерял сознание и ничего уже больше не ощущал.

Постскриптум