Читаем Дайте мне лабораторию, и я сдвину мир полностью

Тот факт, что лабораторные условия являются причиной силы, обретаемой учеными, становится еще более очевидным, когда люди пытаются вне лаборатории достичь таких же определенных заключений как выводы, получаемые в лаборатории. Как я указал выше, можно сказать, что относительно лабораторий не существует внешнего мира. Лучшее, что можно сделать, это распространить на другие места «иерархию сил», однажды достигнутую в лаборатории. Я показал это на примере сибирской язвы, но данный вывод является всеобщим. Мистификация науки, как правило, происходит из идеи, что ученые способны делать «предсказания». Они работают внутри лабораторий, и, несомненно, снаружи происходит нечто, что подтверждает их предсказания. Проблема заключается в том, что никому еще не удавалось подтвердить эти предсказания без заранее проведенного распространения условий верификации, существовавших в лаборатории. Вакцина имеет воздействие только при условии, что фермы превращаются в пристройку лаборатории Пастера, и что для подтверждения воздействия вакцины используется та же система статистики, с помощью которой изначально было определено наличие заболевания. Мы можем наблюдать распространение лабораторных условий и многочисленное повторение последнего успешного лабораторного эксперимента, но мы не можем наблюдать предсказания ученых вне стен лаборатории (Latour and Woolgar, 1979: ch. 4).

Если все это кажется читателю алогичным, то небольшое рассуждение должно убедить его, что любой контрпример, который он только может придумать, на самом деле лишь подтвердит заявленную здесь позицию. Никто еще не был свидетелем того, как лабораторный факт выйдет наружу без того предварительного распространения на внешнюю ситуацию самой лаборатории и ее трансформации в соответствии с предписаниями лаборатории. Любой контрпример будет предположением о возможности подобной вещи. Но предположение не доказательство. Если приведено доказательство, то два заявленные мной условия всегда подтверждаются. Моя уверенность в этом ответе базируется не на предположении, а на простом научном убеждении, которое со мной разделяют все мои коллеги-ученые, что волшебство невозможно, и что деятельность на расстоянии всегда влечет искажение. Предсказания или предвидения ученых – это всегда утверждения постфактум и воспроизведения ранее полученного. Подтверждение этого очевидного феномена проявляется в противоречиях, возникающих среди ученых, когда они вынуждены покинуть твердую почву своих лабораторий. Как только они оказываются вне лаборатории, они ничего не знают точно, они блефуют, терпят неудачи, пробиваются наугад и теряют всякую возможность сказать нечто, что нельзя было бы сразу опровергнуть потоком в равной степени правдоподобных утверждений.

Единственной возможностью для ученого сохранить силу, приобретенную внутри лаборатории вышеописанным методом, это не выходить наружу, где он может утратить все сразу. Здесь опять все очень просто. Решение проблемы никогда не выходит наружу. Значит ли это, что ученые привязаны лишь к тем немногим местам, в которых они работают? Нет. Это значит лишь то, что они будут делать все от них зависящее, чтобы распространить повсюду некоторые из условий, способствующих воспроизведению благоприятных лабораторных практик. Поскольку научные факты производятся внутри лабораторий, то для обеспечения их свободного распространения необходимо создать дорогостоящие сети, внутри которых будет поддерживаться их хрупкая эффективность. Если это значит превратить общество в большую лабораторию, то пусть будет так. Распространение лабораторий во все места, которые за несколько десятилетий до этого не имели ничего общего с наукой, является хорошим примером построения подобных сетей. Но даже более убедительным окажется рассмотрение системы стандартных весов и единиц измерения, называемая по-французски «métrologie». Большая часть открытий, сделанных в лабораториях, так бы в них и осталась, если бы основные физические константы не были бы утверждены повсюду. Время, вес, длина, длина волны и т.д. распространены повсюду с большой степенью точности. Только в таком случае лабораторные эксперименты могут воздействовать на проблемы, происходящие на фабриках, в индустрии средств производства, в экономике или больницах. Но, если вы мысленно попробуете распространить «вовне» самый простой закон физики, без предварительного распространения всех основных констант и установления контроля над ними, то вам просто не удастся найти ему подтверждение, также как без статистики системы здравоохранения было бы невозможно узнать о существовании заболевания сибирской язвой и проследить воздействие вакцины. Эта трансформация всего общества в соответствии с лабораторными экспериментами не принимается во внимание социологами науки.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Актуальность прекрасного
Актуальность прекрасного

В сборнике представлены работы крупнейшего из философов XX века — Ганса Георга Гадамера (род. в 1900 г.). Гадамер — глава одного из ведущих направлений современного философствования — герменевтики. Его труды неоднократно переиздавались и переведены на многие европейские языки. Гадамер является также всемирно признанным авторитетом в области классической филологии и эстетики. Сборник отражает как общефилософскую, так и конкретно-научную стороны творчества Гадамера, включая его статьи о живописи, театре и литературе. Практически все работы, охватывающие период с 1943 по 1977 год, публикуются на русском языке впервые. Книга открывается Вступительным словом автора, написанным специально для данного издания.Рассчитана на философов, искусствоведов, а также на всех читателей, интересующихся проблемами теории и истории культуры.

Ганс Георг Гадамер

Философия