Читаем Дайте мне лабораторию, и я сдвину мир полностью

Относительно науки не существует ничего внешнего, но существуют длинные, тонкие сети, осуществляющие распространение научных фактов. В общем, причина такого безразличия вполне понятна. Люди принимают универсальность науки, как данное, и забывают учесть значение «métrologie». Непринятие во внимание этой трансформации, делающей возможными все корректировки, сравнимо с изучением двигателя без существования сетей железных дорог и проезжих частей. Эта аналогия является правильной, поскольку на первый взгляд простая работа по поддержанию единства физических констант в современном обществе по своему объему в три раза превосходит всю работу, производимую непосредственно наукой и технологией (Hunter, 1980). Стоимость поддержания соответствия между обществом и лабораторией с тем, чтобы последующие достижения могли оказать воздействие на общество, постоянно забывается, поскольку люди не хотят соглашаться с тем, что универсальность также является социальной конструкцией (Latour, 1981b).

Как только все эти корректировки и трансформации приняты во внимание, различие между макросоциальным уровнем и уровнем лабораторной науки оказывается нечетким или даже несуществующим. Лаборатории строятся для того, чтобы разрушать это различие. После того как это различие ликвидировано, несколько человек могут изолированно работать над вещами, способными изменить образ жизни множества людей. Неважно, являются ли они экономистами, физиками, географами, эпидемиологами, бухгалтерами или микробиологами, все они рассматривают объекты в таком масштабе (на картах, экономических моделях, фигурах, таблицах, диаграммах), что обретают силу, достигают неопровержимых выводов, а затем распространяют на более крупный масштаб кажущиеся им правильными заключения. Этот процесс является политическим

. Этот процесс не является политическим. Он таковым является, поскольку они обретают источник силы. Он таковым не является, поскольку источник свежей силы не поддается простому рутинному определению политической силы. «Дайте мне лабораторию, и я сдвину общество», - говорю я, пародируя Архимеда. Теперь мы знаем, почему лаборатория является таким хорошим рычагом. Но если я также спародирую лозунг Клаузевица, то мы получим полную картину: «наука есть не что иное, как продолжение политики иными средствами». Она не является политикой, поскольку в политике сила всегда должна быть блокирована противодействующей силой. В лабораториях значение приобретают другие средства, а именно свежие, непредсказуемые источники корректировки, которые становятся таковыми вследствие своей неясности и непредсказуемости. Пастер, являясь представителем от микробов и корректируя всех остальных, занимается политикой, но иными, непредсказуемыми средствами, которые смещают (force out) всех, включая традиционные политические силы. Теперь мы можем понять, почему так важно не отдаляться от изучения лабораторных микроисследований. В современном обществе подавляющее большинство по-настоящему свежей силы исходит от науки (неважно какой), а не от классического политического процесса. Увязывая все объяснения науки и технологии с классическими политическими и экономическими взглядами (такими как прибыль, установленная сила, предсказуемые недостатки и преимущества), аналитики науки, утверждающие, что занимаются изучением макроуровней, не понимают то, чем именно сильна наука и технология. Что касается ученых, занимающихся политикой с помощью иных средств, то их скучная и повторяющаяся критика сводится к тому, что они «просто занимаются политикой» и точка. Но их объяснение обладает одним недостатком, который заключается в том, что они останавливаются там, где должны начинать. Но чем же их средства иные? Для исследования этих иных целей необходимо проникнуть к самому содержанию науки, внутрь лаборатории, где создаются будущие резервуары политической силы. Вызов, бросаемый лабораториями социологам, ничем не отличается от их вызова обществу. Они корректируют общество и перестраивают его именно посредством своего содержания, которое на первый взгляд кажется не относящимся к делу или слишком техническим. Подробные исследования, осуществляемые учеными в лабораториях, не могут не приниматься во внимание, и никому не удастся перейти от этого «уровня» к макроскопическому уровню, поскольку последний получает все свои эффективные источники силы из этих самых лабораторий, которые казались слишком техническими не представляющими интереса для анализа.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Актуальность прекрасного
Актуальность прекрасного

В сборнике представлены работы крупнейшего из философов XX века — Ганса Георга Гадамера (род. в 1900 г.). Гадамер — глава одного из ведущих направлений современного философствования — герменевтики. Его труды неоднократно переиздавались и переведены на многие европейские языки. Гадамер является также всемирно признанным авторитетом в области классической филологии и эстетики. Сборник отражает как общефилософскую, так и конкретно-научную стороны творчества Гадамера, включая его статьи о живописи, театре и литературе. Практически все работы, охватывающие период с 1943 по 1977 год, публикуются на русском языке впервые. Книга открывается Вступительным словом автора, написанным специально для данного издания.Рассчитана на философов, искусствоведов, а также на всех читателей, интересующихся проблемами теории и истории культуры.

Ганс Георг Гадамер

Философия