Даль

Сиам простоял на месте очень долго. Наверно, в нормальном мире уже начало бы смеркаться. Он закрыл глаза и припомнил тучи, ветер и дождь. Старался ощутить дуновение и капли на себе. На лице. Но только губительная духота окружала его. Увидит ли он когда-нибудь ливень?

Сиам открыл глаза, зная, что разочаруется. Потоптался на месте и направился обратно к дому. Машинально прошел до кровати и бухнулся в нее. Снова эта жуткая усталость.

Проспал он долго. Вероятно, целый день. Раскрыл глаза, но остался лежать на животе. Как и заснул. Не ощущался голод, хотя ел он давно. Не ощущалась жажда. Он тупо уставился в стенку. Вскоре замерцали искорки, поплыли линии, вырисовывая круги. Закружилась голова. Его затошнило, хотя желудок был пуст. Только скупая желчь вытекала изо рта. Он пододвинулся к краю кровати, свесив голову. Слюна стекала с нижней губы на деревянный пол.

Сиам не встал с кровати, от слабости вскоре вновь провалившись в сон.

Еще день. Организм не просил помощи.

Сиам почти не ел. Кушал только тогда, когда тело ныло. Бродил вокруг дома, совсем не работал. Садик потихоньку зарастал. Цветы и плоды начинали вянуть. А Сиам только окидывал их пустым взором.

Одиночество давило. Жизнь давила. Однажды он даже побрел было к болоту, но развернулся еще до того, как вошел в чащу. Этот отчаянный жест ничего бы не дал.

Тоска снедала его покарябанную душу. Подолгу Сиам просиживал на крыльце, бездумно наблюдая за кронами. Он полностью уходил в себя, не реагируя на внешний мир. В такие моменты тело его напоминало мертвую глыбу.

Сиам устал. Устал нести бремя бесполезной жизни. Ложась спать, он отчаянно надеялся, что на утро не проснется, – тогда душа и разум его будут свободны. Он встретится с Юноной, с Гаем. С Солнцем.

И зачем он убил ее? Ни разу он не задавал себе этот вопрос. И ведь даже не сомневался, что его руки придушили Солнце. Он знал, что это сделал он. Может, так и должно было случиться?

Однако утро наступало. Он раскрывал глаза после глубокого сна и вяло отгонял приступ апатии, терпеливо дожидаясь конца наступившего дня.

В одиночестве время течет неумолимо медленно. Прошла та стадия, когда он не знал, куда себя деть. Сиам устало садился, где хотел – был ли это потрепанный ковер в гостиной, ветхое крыльцо или сухая земля, – и ждал. Молчаливо. Он стал средоточием ожидания. Не разговаривал с собой. Не мыслил. Не хотел. А покончить с жизнью не хватало воли.

Внутри зияла пропасть. Он не понимал, большая она или маленькая, слева она или справа, но это была пропасть. Как хитрый враг, намеренно выдающий себя. Чтобы противник знал, боялся и не находил сил что-либо противопоставить.

      Сиам просыпался с этой пропастью. Кормил ее своим телом. Привык к ней. Постаревшее на много лет тело отказывалось быть проводником жизни и доверилось пропасти. Лишь изредка Сиам противился всепоглощающей тоске и бродил по зарастающему садику. Там было спокойно. Его личный Эдем. Его рай. Застывший здесь приятный аромат трезвил помертвевший ум, выуживая из закромов хоть какие-то воспоминания. Иссушенные губы размыкались с томным выдохом.

Как-то поверх завядших кустов он увидел силуэт. И тут же обомлел.

– Джин?

Он сощурил глаза. Силуэт стоял прямо у кромки чащи.

Нет. Не он. Лицо знакомое.

Ноги оцепенели, однако его тянуло вперед, к силуэту. Даже если это и был мираж. Человек поманил рукой и скрылся между деревьев. Сиам, потеряв остатки рассудка, побежал по кустикам и бутонам к месту, где тот стоял. Огляделся, тяжело дыша. Никого. Шагнул в чащу.

Руки нервно раздвигали кусты, царапающие кожу. Казалось, впереди мелькала чья-то спина. Сиам бездумно продирался дальше. Лес сгущался. Сырела почва под ногами.

Снова показалась спина. Он был рядом!

Деревья словно расступались. Зыбкая земля. Грязь. Сиам обогнул широкий ствол. Силуэт оказался прямо перед ним. В темноте. Поманил рукой. Ноги Сиама шагнули. Еще.

Лицо знакомое, но молодое. Моложе моего.

Ботинок завяз в грязи. Сиам опустил голову и поерзал ногой. Вытащил. И остался один. У болота. Злополучного болота с зелеными лицами.

– Я ведь зарекся сюда ходить.

Он беспомощно огляделся. От слабости даже слезы не удержались в глазах.

– Мираж, чертов мираж, – пролепетали губы. – Сколько можно меня мучить, – голос становился тише. – Я ведь устал.

Нечто всплыло в памяти. Дежавю. Странное чувство. Что-то вертится на языке, но никак не хочет произнестись.

Он пересилил себя и заглянул в болотистую массу. Тела. Парами и раздельно. Всплывшие и набухшие. Потерявшие цвет и человеческий образ. Разлагавшиеся лица. Голые спины. Руки и ноги в неестественных положениях. Заглянул уже без отвращения.

Что-то вертится на языке.

– Это.

Сиам сощурился. Раскрыл рот.

– Это я.

Глаза увлажнились сильнее. Руки безжизненно повисли вдоль туловища.

– Я сделал это.

Тусклые воспоминания. Не хватает света, чтобы различить. Но разум уже понимал. То, что вертелось на языке, постепенно выползало наружу.

– Я убил их.

Вялая рука поднялась. Указательный палец проводил поочередно с трупа на труп.

– Гай. Джин и Флейта. Юнона. Солнце. Это все я.