Далекие огни

— Путевое хозяйство на наших дорогах, Антипа Григорьевич, ужасно запущено. Все работы производятся по старинке: кирка, молоток, лопата — вот и вся техника. Варварство, дикость! Шпалы не меняются в срок, крушения учащаются. А почитайте заграничные журналы, особенно американские! Чего там достигли, вы и представить себе не можете! Все процессы путевого ремонта механизированы. Рихтовка пути, подъемка, смена шпал и рельсов — все производится машинами, комбинированным способом. Минимум рабочей силы и максимум объема работ! На наших дорогах только начинают за это браться. Но я уверен — у нас еще сто лет не будет путеукладчиков и автоблокировки, и наши поезда будут отправляться по телеграфному соглашению, ползти черепашьим шагом с березовыми вениками впереди паровоза.

Поглаживая бородку, Антипа Григорьевич вежливо слушал молодого инженера, но в старческих выцветших глазах светились острая усмешка и недоверие.

— Я, знаете ли, хочу внести в управление дороги несколько проектов по механизации путевых работ, — продолжал Чарвинский. — Например, по сплошной смене шпал и рельсов. Это будет настоящий переворот в железнодорожном ремонте.

Антипа Григорьевич пробормотал:

— Гм… На то вы и инженер, чтобы перевороты делать да проекты выдумывать. Авось, и нам, старикам, легче станет работать.

— Да, уважаемый Антипа Григорьевич, одной практики мало. За технику пора и вам, старикам, браться. Мы должны сравняться с Европой по оборудованию железных дорог.

Антипа Григорьевич молчал. Чай в стаканах остывал. Самовар мирно мурлыкал на столе.

— Кто там приходил? — спросила Валентина Андреевна вошедшую Зину.

— Тетя, ты же знаешь… — ответила Зина и почти с ненавистью посмотрела на Станислава.

— Надеюсь, ты сказала ему, чтобы он больше не приходил к нам. Я запрещаю, — внушительно проговорила Валентина Андреевна и с укором посмотрела на племянницу. — Прошлый раз я приютила его из жалости, а он, видишь ли, становится назойливым. И вообще должна тебе сказать: он тебе не ровня…

Зина вспыхнула.

— Успокойся, тетя, я от твоего имени уже сказала ему… Но ты не запретишь мне разговаривать, с кем я хочу.

Зина нервно теребила кончики кос. Лицо ее горело, налитые слезами глаза негодующе блестели.

Валентина Андреевна с деланным ужасом смотрела на девушку.

— Зина, что это значит? — сдержанно и сурово произнесла она. — Что за тон?

— Не примечаю ничего плохого, свояченка, — выслушав несвязный рассказ дочери, пожал плечами Антипа Григорьевич. — Ежели тут не кавалерничанье (при этом слове Зина залилась румянцем до самых ушей), то что ж… Пусть разговаривает.

— Я не могу, Антип. Этот мальчик уже сидел в жандармском отделении. И его били жандармы.

— Зинка, верно это? — нахмурился Антипа Григорьевич.

— Да, папа… Он…

Антипа Григорьевич перебил:

— Тогда не сметь. С шарлатанами не позволю… Что же это ты, дочка?

Зина умоляюще смотрела на отца. Антипа Григорьевич ворчал.

— Однако, Фомы Гавриловича сын… Каков, а? Обязательно скажу Фоме.

— Папа, он не виноват…

— Молчи, коза! — прикрикнул Антипа Григорьевич.

— Ничего себе мальчуган, если уже познакомился с жандармским отделением, — хихикнул Станислав. — Думаю, Антипа Григорьевич, в этой дружбе ничего нет страшного… Однако предмет ваших романтических увлечений, Зина, не совсем удачен… Я давно собирался предупредить вас.

Зина гневно взглянула на Станислава и ушла в свою комнату. Валентина Андреевна возмущенно покачала головой.

— Вот, Антип! Как видишь, капризна и упряма удивительно. Ох, уж эта мне теперешняя молодежь… Не знаешь, с какой стороны к ней подойти. Уверяю вас, Станислав Аркадьевич, это у нее детское, от доброго, чистого сердца.

— Учится-то она у меня молодцом. Ты-то ее, Валентина, в барыньки меньше производи. Насчет всяких уличных друзей — справедливо, а так, насчет свободы, не особенно. Наша порода курская, по твердой земле ходить привычная. Так? Нам, чтоб и образованная была, и в грязь не боялась ступить. А ты, я примечаю, к нежностям ее приучаешь. Чтоб «ох да ах»! Этот квас не про нас, свояченка.

Валентина Андреевна не знала, куда деться от стыда. Смущенный взгляд ее, казалось, говорил: «Не подумайте, что и я такая, как эта деревенщина Полуянов».

Станислав встал, слегка поклонился.

— Прошу прощения, Валентина Андреевна.

— Хотите пройти к Зиночке? — улыбнулась Валентина Андреевна. — Вы уж извините ее, Станислав Аркадьевич.

— Помилуйте, мы с Зиночкой друзья детства.

— Ах, я так рада, так рада!

Станислав вышел. Едва он прикрыл за собой дверь, как Валентина Андреевна набросилась на Полуянова.

— Ты что, Антип, голову с меня снять хочешь? И когда я научу тебя деликатности? «Этот квас не про нас», — передразнила она. — А какой про тебя? Что в зипуне да в лаптях? Нет, Антип, я буду воспитывать Зину как хочу. Не век же ей в степи жить? И ты не мешай мне.

— Я не мешаю… — подергал бородку Антипа Григорьевич. — Только ты не больно учи ее на цыпочках ходить — вот я про что. Человек должен на полную ногу становиться, а ты ее на пальчики норовишь поставить. Конечно, всякие там Володьки-молодьки не про нее. Но и этот Стаська не нравится мне. Свистун!