Далекие огни

— Такой молодой, а уже инженер, — восхищенно проговорила Валентина Андреевна, убирая посуду.

— Недавно по Овражному бегал в коротких штанишках да щеглов ловил. Папашины деньги не то что инженером, — и министром сделают, — ворчал Антипа Григорьевич. — Не верю этим щелкоперам. Вот он все про Америку да про технику, а дай ему молоток, костыля не забьет. Проект, говорит, буду вносить. Вносят, а толку все нет. Как сорок лет назад в шпалах дырки вертели, так и сейчас вертят. И выходит, они проекты выдумывают, а мы за них сразу по шесть дыр в шпалах сверлим. Сами приспособили бурава. А они-то, эти молодчики, готовы нас с железной дороги по шапке. Техников начали сажать. Что ни дорожный мастер, то техник. Нет, ты технику не на языке выдумывай, а на деле. Мне его еще учить надо, а он уже начальник мой. «Ваше благородие, слушаюсь!» — должен говорить ему. — Антипа Григорьевич сплюнул. — Не нравится мне, что вертятся возле Зинки всякие петухи… Да что поделаешь, — вздохнул он. — С девками беда…

— Антип, как ты говоришь: петухи, свистун… Что это такое? — возмутилась Валентина Андреевна. — Каких же еще женихов нужно Зине? Не в монастырь же ей идти после гимназии? Разве Стасик Чарвинский плохой жених? Да и ты сам говорил — у Чарвинских два дома на Петровской.

Антипа Григорьевич усмехнулся.

— Дома-то, дома, да неказист Фома… Разве только в домах дело, — снова вздохнул Антипа Григорьевич. — Не рано ли, свояченка, прочишь дочку замуж?

— Они нас не спросят — рано или поздно.

— Рано. Пущай ученье кончает.

— Да ты что, Антип, весь век учить ее будешь? — оглядываясь на дверь, чуть ли не шепотом заговорила Валентина Андреевна. — Да если Станислав предложение Зине сделает, разве можно упустить такой случай? Ты подумай: какое ты ей приданое дашь? Шпалы свои? А Станислав и без приданого Зину возьмет… Девочка умница, с образованием… Или ты ее за какого-нибудь артельного старосту отдашь, от которого дегтем да мазутом за версту несет? Чтобы со свиньями да коровами весь век в путевой казарме жила? Сестра моя Александра тоже в гимназии училась, а за тебя замуж вышла, за лапотника Курской губернии… Ты только не обижайся, Антип, — не по тебе Александра…

Антипа Григорьевич снова усмехнулся. Он и не думал обижаться: ему даже нравилось, когда напоминали о его мужичьем происхождении. Он гордился своим положением, завоеванным трудом и упорством, гордился тем, что, уже будучи дорожным мастером, женился на дочери станичного купца, добившись этого такой же упорной настойчивостью.

— Решай, Антип, пока не поздно, — более решительно заговорила Валентина Андреевна. — Зине скоро шестнадцать. Гимназию кончит и свадьбу можно сыграть. Стасик не отступает от Зины ни на шаг. Влюблен в нее по уши — ведь я с них глаз не спускаю… Я уже написала сестре и вот получила ответ. Очень рада Александра.

Антипа Григорьевич задумался. Доводы свояченицы казались ему убедительными. А возможность породниться с человеком, близким к самому начальнику дистанции, начинала приятно щекотать его тщеславие. Смущала только молодость дочери, да и сам Станислав не особенно нравился ему — уж очень легковесным казался он и хвастливым, без настоящей трудовой хватки, которую особенно ценил Антипа Григорьевич в людях.

Тем временем Станислав Чарвинский, стоя в покорной позе перед Зиной, говорил с преувеличенной страстностью в голосе:

— Зиночка… Одно ваше слово… И я буду счастлив… Я буду ждать… Надеяться… Я люблю вас!

Зина, странно похорошевшая в своем возмущении, с пылающим румянцем на щеках, стояла у окна и, быстро перебирая дрожащими пальцами кончик косы, несколько раз пыталась прервать объяснение и убежать, но Чарвинский держал ее за руку и не выпускал. Он не узнавал этой девочки, еще год тому назад казавшейся ему неловкой и угловатой, какой привык видеть ее с детства. Перед ним теперь была незаметно вытянувшаяся стройная девушка в первой поре цветенья, как ранний тюльпан в степи. Куда девались ее диковатый, чуть исподлобья взгляд, ее неловкость подростка. Да и веснушки словно попрятались на ее щеках, и лишь слегка проступали чуть приметными точечками пониже глаз.

Зина быстро взрослела, и все ярче раскрывалась ее юная прелесть. Тугие косы как будто стали еще золотистее, румянец горячее. Но особенно заметно похорошели ее глаза — они потемнели, в них, словно небесная лазурь сквозь пасмурные тучи, все чаще проступала глубокая строгая синева.

С каждым днем Станислав Чарвинский убеждался, что очень искренне и навсегда влюблен в Зину. Она не походила на девушек его нового городского круга, в который он вошел полноправным членом после того, как получил хорошую должность в управлении участка службы пути. Девушки, которых он знал, казались ему слишком легкомысленными и искусственными. С ними было весело и приятно, но они не годились ему в жены — так ему думалось… А Зина, чистая, строгая, целомудренная, как ни одна из них, по мнению Станислава, подходила для этой серьезной роли. Поэтому он и спешил заручиться ее согласием на будущий брак.