Далеко от Москвы

– Ты, дерьмо подзаборное, еще будешь аллаха молить о смерти, как о величайшей милости, – тихо и внятно сказал он Аб-Ханнянову по-татарски, – А умрешь ты еще очень нескоро…

– Уведите!

Когда задержанного увели, Свиридов обратился к Брызге.

– Последите, чтобы изоляция была надежной – он обязательно попытается дать о себе весточку. И пишите следующие протоколы с моих кассет, ставьте обязательно время – это может потом понадобиться…

МЕНЯ ЗАВАЛИЛИ ШИФРОВКАМИ

– Слушай, Свиридов, меня завалили шифровками о подробностях происшедшего захвата заложницы и твоих действиях. Если в сегодняшнем донесении ничего не будет – прилетит группа разбираться, если сообщить реальное положение дел – прилетит следственная бригада. Что думаешь делать?

– Я, товарищ генерал, собираюсь донести о реальном состоянии дел и срочно запросить следственную бригаду. А пока собираюсь успеть сделать то, что никакая следственная бригада потом изменить не сможет. И еще мне нужно слетать к генералу Белоглазову.

– Ниточка? Надеюсь, генерал не замешан?

– И довольно толстая. А генералу откуда знать – летчики не в его прямом подчинении… Но есть кое-кто из штаба округа.

– Еще не легче. Что делать думаешь?

– Хочу сам разобраться. Следствие все равно на этих фигурантов выйдет, и очень даже легко. Люди Махсуда сдадут их.

– Десантники больше не нужны, лети с ними. И незаметно получится, если об этом не кричать.

– В охране десантники пока нужны. Требуется полная замена личного состава охраны во всех трех кольцах, и пока людей не заменят, пусть там побудут десантники.

– Кстати, тебе укажут, что привлекать нужно было внутренние войска. Как?

– Я привлек армию, как наименее причастную и боеспособную единицу – люди из комитета и из внутренних войск были в связи с преступниками, да и десантники – наиболее мобильные подразделения. И решаю здесь я.

– Но о твоем отлете лучше никому не знать.

– Назар Захарович, в городе знали о существовании притона?

– Знали. Только зацепить их никак не удавалось. И Лахтиков их прикрывал – притон существовал в одном из общежитий завода.

– А о наркотиках знали?

– Сигналы были, но все наши попытки внедрения своих людей успеха не имели.

– Лахтиков знал о внедрении? Семеняка? Драгайкин?

– Мог, в принципе, знать любой из них.

– Эх, Назар, Назар…

– Товарищ генерал, разрешите обратиться к товарищу полковнику?

– Валяй! Привык бы уж – кто есть кто…

– Товарищ полковник, по дороге с аэродрома арестован подполковник Белясь.

– Хорошо. В комнату для допроса. В наручниках.

– Да он тихий…

– Наручники не для безопасности, а для психологического воздействия. С ним не разговаривать ни под каким видом и ни на какие темы!

– Есть наручники и не разговаривать!

– Хочешь побеседовать наедине, Свиридов?

– Хочу, товарищ генерал. Кто знает – что он пожелает рассказать.

БЕЛЯСЬ В НАРУЧНИКАХ

Подполковника Беляся без ремней, в наручниках, но еще при погонах, привели и посадили в небольшой бетонной каморке.

Ждать ему пришлось долго, а потом вошел Свиридов в камуфляже и сел напротив Беляся за стол.

– Вам, гражданин Белясь Вениамин Львович, сейчас лучше помолчать и внимательно послушать меня …

Свиридов быстро установил мысленный контакт с сидящим напротив Белясем и, снимая глубинную информация, заодно использовал и то, о чем тот думал сейчас. Свиридов достал диктофон и начал диктовать протокол допроса.

Чем дольше говорил Свиридов, тем бледнее становился Белясь, и в конце концов просто потерял сознание и свалился со стула.

Свиридов выключил диктофон, открыл дверь и позвал охрану.

– Галина Климентьевна, распечатайте, пожалуйста. Назар Захарович, пусть кто-нибудь из твоих следователей на основании материалов этого протокола побеседует с Белясем. Пожестче с ним. Точка отсчета – данный протокол не подписан им только потому, что ему стало плохо и он потерял сознание. Допрос вести с видеозаписью и магнитофоном. Полчаса перерыва – снова допрос. И так до утра. Пусть почувствует методы своей конторы.

– Сделаем, Анатолий Иванович.

– Я поехал домой. Позвони, пожалуйста, Антонине Ивановне. До утра, товарищи.

НАКОНЕЦ-ТО, ТОЛЕНЬКА …

– Наконец-то, Толенька, милый!

Тоня обняла его, прижалась губами.

– Гриша! Повесь на дверь табличку! Наш … папка устал очень, ему поспать нужно! И быстро за молоком! Возьми побольше и хлеба свежего!

Свиридов расстегнул портупею и повесил на спинку кресла тяжелую кобуру.

– Идем, милый, я тебя сама умою … вымою… Ничего не говори, просто молчи, и все … Я все сделаю сама …

Стукнула дверь, в ванную заглянул Гриша.

– Помочь? – Тоня поливала спину Свиридову и терла его мочалкой, – Я одежду принесу.

Перешагивая край ванны Свиридов одной рукой оперся на плечо Тони, а другой – на плечо Гриши. В мохнатом халате он сидел на диване, отхлебывал из большой кружки молоко и откусывал от большой краюхи душистого черного хлеба.

– Как хорошо! Вот чего мне больше всего не хватало – вот чтобы так вы сидели рядом и поили меня молоком …

Потом Тоня укладывала Свиридова спать, укрывала одеялом.