Дальше живут драконы

Борька, хмурый и унылый, пошел по улице, сам не зная куда. Было сыро… те, кто живет в глубине России, просто не может себе представить, насколько сыро бывает здесь, на побережье — сыро, даже когда нет дождя. День, смурной и нерадостный тихо скончался, не оставив завещания и серая хмарь облаков — с облечением уступала свое место панбархату ночи. В темноте желтыми шарами горели фонари, с моря наступал туман, и надо было идти домой — но домой не шлось. Дома будет все то же самое…

Он вдруг понял, что стоит там, где и хотел быть, сам того не зная. Напротив ЕЕ дома.

Черт…

Ему вдруг показалось, что он не один, что кто-то смотрит ему в спину. Резко повернулся… но за спиной ничего не было, кроме тьмы и досок забора. Жили здесь, на окраине Империи — патриархально, с огородами…

— Идиот… — вслух сказал он сам себе.

Потом — устроился на лавочке, тоже старомодной, из вытесанного бревна, поставленного на два чурбана. И вдруг — услышал девичий смех…

На какой-то момент — ему захотелось спрятаться, перевалиться за забор — но он тут же отмел эту мысль как недостойную. В конце концов — какого черта? Он что — должен прятаться как идиот? Ага, щаз-з-з…

И он с независимым видом — встал с импровизированной скамейки, глядя куда-то в темноту, повернувшись к девчонкам спиной, и чуть ли не насвистывая. А пусть знают…

— Девочки…

— Ха-ха…

— А это кто там…

— Джек-Потрошитель…

— Да ну тебя[92]…

— Тогда твой сердечный друг…

— Ой, хватит, а…

— Девочки…

— Идите… — в голосе была злость

— М… оставляем тебя…

— В надежных руках, ха-ха…

Борька слушал это и просто кипел от раздражения, сам не понимая почему. В конце концов — ему то, какое дело до этих насмешек…

Легкие шаги — никто другой не услышал бы их кроме него самого.

— Борь…

Он, не повернувшись, спросил — Что? — и почувствовал себя полным идиотом. А кем еще может быть человек, разговаривающий с другим человеком, повернувшись к нему спиной? Идиотом может быть, и только…

— Борь, ну чего ты…

Она обошла его и встала так, чтобы он ее видел. Она была высокой, почти одного роста с ним, и красила губы черной помадой. И носила драные джинсы и безрукавку, когда ходила на дискотеку, потому что начиталась книг про североамериканское «хиппование». Хорошо еще, что волосы не покрасила в серо-буро-малиновый цвет.

— Слушай…

— Вот только жалеть меня не надо, а…

Он резко дернулся, чтобы уйти, она схватила его за руку

— Подожди. Сядь.

Они присели. Дерево было сырым и неприятным…

— Ты завтра во Владивосток едешь, да?

— И что?

— Я проводить тебя хотела. Все девчонки пойдут.

— Да? А надо?

— Слушай, почему нельзя, как раньше?

— Нельзя — мотнул головой он

— Ну…

— Ты с кем во Владик ездила, а?

— Что?!

— Что слышала. Думаешь, я не знаю?

— Да чего ты знаешь?

— Думаешь, я не знаю, что у тебя с этим… козлом. Дешево продалась…

Она вскочила, как ошпаренная кошка

— Да пошел ты!

— Взаимно, сударыня.

— Ты… ты… сопляк! Маменькин сынок!

Борька — встал и, не оборачиваясь, пошел по улице, растворяясь в темноте и тумане

— Да пошел ты! Таких, как ты…

Рыжеволосая девчонка в джинсах и безрукавке — плюхнулась на скамейку и… заплакала от обиды…

Тот, кого не было видно даже при ярком свете дня — пропустил гайджина мимо себя — он прошел от него всего в нескольких шагах, но их надежно разделял забор. В хозяйстве, которое ограждал забор, и в котором он временно залег — была собака, она побрехала немного, и успокоилась. Гайджины здесь держали собак — но были столь глупы, что держали их на коротком поводке, получается, что только для лая. На островах — так они называли свою родину — тоже были собаки. Но не такие. Самураи, их злейшие враги[93] — держали бойцовых собак, почти не лающих, для охраны замков[94]. Почти идеальное бойцовое оружие, способное почуять неладное гораздо раньше, чем человек и без колебаний отдать жизнь за своего хозяина. Сравнивать ее с пустобрехами — гайджинами было глупо…

Он прислушался. Судя по тональности разговора — он понял, что у гайджина размолвка с его женщиной. А теперь гайджин ушел — а его женщина сидел на скамейке и плакала…

По его мнению — это было глупо и свидетельствовало о сильном повреждении нравов у гайджинов, повреждении, при котором они дальше не могли владеть такой большой землей как эта. Если это его женщина — она должна была слушать, что скажет гайджин, даже если тот молод. В конце концов — пусть он молод, но он хороший воин, точнее — имеет задатки хорошего воина. Ему показалось, что гайджин даже знал о его присутствии, просто боялся поверить собственным чувствам, интуиции и ощущениям. Это значило, что у него от природы хорошие задатки, ведь увидеть врага первым — почти что победить. Но нужно как можно скорее найти себе хорошего учителя и служить ему, перенимая все его секреты. Иначе — талант этот погибнет, подобно отполированному до блеска лезвию меча, брошенному в грязь и забытому.

Но шансов того, что этот молодой гайджин поймет, что у него есть задатки и обратится к учителю — не существовало. У гайджинов не было хороших учителей.