Дама чужого сердца

– Ни к чему. Я просто пытаюсь понять ход событий. Что это, по-вашему? – И следователь резким движением выложил из ящика стола перед собеседником злополучную свистульку.

– Бог его знает, – Перфильев угрюмо смотрел на игрушку, – детская игрушка какая-то.

– Вы ее не знаете, не видели? Не признаете знакомой?

– Да мало ли игрушек?

– Вы не видели этой игрушки у Мити?

В ответ Перфильев только пожал плечами.

– Вы знаете, что это за игрушка, как ею играть? – И следователь подтолкнул свистульку к Перфильеву. – Покажите мне, как ею играть.

– Что тут, полицейское управление или балаган, чтобы на свистульках свистеть! – Эмиль Эмильевич непроизвольно шарахнулся в сторону, и даже убрал руки со стола, не притрагиваясь к свистульке.

– Не оттого ли, милостивый государь, вы не желаете ее даже взять в руки, что знаете, что на ней принесли заразу к несчастному ребенку?

Глава тридцать первая

Зима 1912 года

Избавление от страданий пришло на сей раз на удивление быстро. Началось не к сроку, раньше, но доктор примчался тотчас же, и мигом прилетел домой встревоженный Савва. Юлия начала страдать от схваток с утра, а в полдень уже все и окончилось. Она забылась тяжелым сном, а когда пришла в себя, ее ожидало ужасное известие – новорожденный только что скончался. Потом был глубокий обморок, суета, бесконечные хождения доктора, прислуги, Саввы, мисс Томпсон и детей, Соломона и Фаины. На второй день принесли телеграмму от Раисы Федоровны. Но все это проходило в каком-то полусне, в какой-то ненастоящей реальности. Мозг отказывался верить в ужасное событие, даже после похорон младенца.

Крупенин не мог взять в толк, как так могло случиться, ведь не было никаких, ровным счетом никаких опасений. Доктор горестно качал головой, толковал об асфиксии и еще о каких-то медицинския терминах. Сетовал на высокий уровень младенческой смертности в столице. Крупенин был безутешен. Доктор советовал ему не отчаиваться и надеяться на то, что впереди вся жизнь. Они молоды и родят еще много деток. Но в эту семейную идиллию Крупенину уже не верилось.

Юлия Соломоновна проснулась среди ночи. Ей показалось, что ее кто-то окликнул. Она села на постели и подивилась тому, насколько прозрачным и чистым было ее сознание, словно она и не спала. И самое поразительное, что среди этой прозрачной ясности со всей четкостью и яркими красками вырисовывался новый сюжет, который она так долго не могла вымучить из себя. И герои – живые, одухотворенные, полные жизни и страданий. Да, именно страданий! Заговорили во весь голос, точно они находись рядом с нею. Юлия даже испугалась и огляделась по сторонам, не сошла ли она с ума, настолько явственно ей вдруг все представилось. Задыхаясь и боясь, что это невиданное состояние улетучится, Юлия вскочила и заметалась по комнате в поисках бумаги и пера. За время недомогания куда-то испарились все атрибуты писательского труда. Кругом только склянки, пузырьки, полотенца. Ну, наконец-то, вот! Нашлось! Она накинула на ночную рубашку шаль и села к столу. Рука полетела по листу, не успевая за мыслью. Некоторые слова она бросала недописанными, боясь забыть мысль, не ухватить. Не страшно, потом пройдусь еще несколько раз с холодной головой. Ее всю трясло. Так пролетело несколько часов. В какой-то миг Юлия обессилела и позволила себе остановиться. Откинулась на стуле, и тут ее поразила простая и ужасная мысль. Источник ее необычайного творческого вдохновения – смерть своего дитя! Ее ужасное горе! Она чуть не задохнулась. Ей показалось, что сердце остановилось. Неужели вот такой должна быть плата за божественное вдохновение? Стало быть, ее собственная жизнь – вот от чего придется оттолкнуться. Чтобы читатель открыл книгу и на него обрушились подлинная страсть, настоящее горе, истинное чувство. Не придуманное, живое, трепетное слово. Значит, путь ясен! Выбор сделан! Что ж, тут Савва ей не указ! Он не посмеет ей ничего запретить! Это ее горе. Ее мучения, ее переживания и боль! Только выплеснув свое горе на страницы, она сможет преступить через эту страшную черту и продолжить жить. Она победит смерть, породив иное свое дитя. Свой новый роман!

Уже встало солнце, но тяжелые наглухо задернутые шторы не давали проникнуть новому дню в комнату. Горничная заглянула и радостно ойкнула. Пожаловал доктор:

– Что ж, по всему видно, в моих услугах вы больше не нуждаетесь, – и откланялся.

Пришел муж, обрадованный известием, что больная ожила. Однако его ожидало разочарование. Исписанные горы листков, нервное возбуждение, бледность лица. Известное дело, всю ночь писала. Все говорило за то, что писательство снова вступило в свои права, отодвинув на задворки жизнь домашнюю. И что послужило почвой для нового творческого порыва, у Саввы не вызывало сомнения. Он догадался без слов и объяснений. Они уже слишком хорошо знали друг друга. Посидел на краю постели, погладил жену по спине, поцеловал в макушку и вышел вон.

– Может, и впрямь развестись?