Дамы-козыри

— Нравится? — взвилась Таня. — Кучка нетрезвой технической интеллигенции в лесу или подвале симулирует оторванность от цивилизации. Плюс немного портвейна. Как результат эксперимента — рождение самодеятельной песни. Затем граждане в свитерах и с плохо подстриженными бородами начинают «запевать» друг друга до смерти. Ты думаешь, они слушают? Они терпят, чтобы дождаться очереди и встрять со своим «душевным напевом». Как правило, это тоскливая нудятина про ангелов в ночи, деревенские погосты и горечь расставания. Наиболее способные не забывают промычать о «свече в окне». Тьфу!

Татьяна с блеском и азартом развенчивала миф о том, что женщина с высшим образованием, мать — почти обязательно человек душевный и тактичный. С другой стороны, уж если покойный супруг ее выбрал, то он вполне заслужил свою участь.

— Зря ты так, — попыталась урезонить подругу Алена. — В таких песнях многое идет от души народной. А это интересно слушателю. Кстати, недавно я смотрела по телевизору передачу про дворовые песни, и там прямо предложили присылать им новые песни беспризорников…

— То есть на улицах появилось достаточное количество брошенных малолеток? И они смогли создать свою культуру? Ничего не скажешь, здорово! Но в отличие от своих собратьев времен октябрьской смуты прошлого века современный беспризорный не пишет лирику. Он тупо слушает негритянские частушки по украденному приемнику, не забывая время от времени приложиться к пакету с клеем.

Магнитофонный голос сзади завел трогательную песню о церковных куполах и сексуальных проблемах в среде осужденных рецидивистов.

— Парня, что поет, я хорошо помню, — задумчиво произнесла Таня. — Пожалуй, его можно назвать последним романтиком своего нелегкого бизнеса. В перерывах между концертами и отсидками он грабил спящих пассажиров в поездах дальнего следования и ночных посетителей сортиров на площади трех вокзалов. Муж записал на кассету его напевы и пытался торговать. Конкуренты едва не отбили ему почки. Воровской фольклор — хороший бизнес. Поверь, это слушают и воспитательницы в детском саду: просто так, не вникая в слова. Привлекает простота и однообразие залихватской или чувственно-трогательной мелодии. Их всего две, на выбор. Слова вообще не в счет, главное — схохмить в одном куплете или надрывно «предъявить душу» в следующем. Ой!

Было от чего ойкнуть! Пущенное умелой рукой ржавое лезвие от мотыги вдребезги разнесло оконное стекло и влетело в вагон. По счастью, единственным пострадавшим стал чемодан, на котором резались в «кинга» четверо студентов. Лезвие разметало карты и свалилось на пол.

— Игру, игру не забудьте! Какая игра? — орал один из них, поводя ошалелыми глазами и ничего не соображая после часовой карточной баталии. Приятели с руганью собирали карты. Про мотыгу никто не вспомнил. Дело привычное.

Больше ничего интересного не произошло, и до самого Шорохова подруги молчали.

— Станция Шорохово, — прогундосил поездной динамик, и подружки постарались быстрее выскочить из вагона.

По платформе слонялись цыганки и нехотя приставали с гаданием к дачникам. Полуденная жара действовала и на заколенный таборный народ. Если бы не суровый взгляд засевшего неподалеку в серебристом джипе вождя-барона, все бы давно дремали под необъятными дубами на поселковой площади.

Высоко наверху, над головами прохожих, на пешеходном мостике билась в припадке местная сумасшедшая — непременный обитатель подмосковных станций. Вцепившись в перила, она тупо уставилась перед собой и громко выкрикивала бессвязные фразы. До сторонящихся дачников доносились обрывки:

— Связки-развязки… Все продали, сволочи… Сказки-салазки… Правды боитесь, окаянные?

— Ты сюда наезжала раньше? — поинтересовалась Таня.

Алена живо откликнулась:

— Когда в университете бегала на семинар к Дроздову-Тетерникову. Он стал профессором после того, как в можайском архиве на него с верхней полки свалилась стопка древних тяжелых рукописных альбомов. Раненный в голову «ДэТэ» нашел среди них архив потомков Шорохова.

Алена смущенно хихикнула.

— Ну и тип этот Шорохов! Видишь памятник? Во-о-н там, в скверике, за деревьями?

Подошли. Уменьшенная конная статуя знаменитого рубаки-гусара внезапно предстала перед ними во всей красе. Таня отпрыгнула от неожиданности. Гусар посматривал маслеными глазками на дам и почесывал промежность. Или вынимал саблю? Положение правой руки можно понять по-разному. Левой он придерживал рвущегося из-под него коня. Это был именно конь. Неизвестный творец снабдил животное преувеличенно большим отличительным конским признаком. «Признак» мог быть использован для вывешивания на просушку брюк большого размера.

— Вот мужик! — восхищенно воскликнула Таня. — Если он хоть чуточку похож на своего товарища с копытами…

— Что за ерунду вы несете, женщина! — прозвучал укоризненный голос за спиной Тани. Толстенькая особа среднего возраста с двумя маленькими мальчиками стояла рядом.