Дань прошлому

На протяжении последующих 37 лет мне приходилось слышать десятки и десятки раз Александра Федоровича. Многие из его речей были чреваты гораздо более серьезными последствиями. Некоторые производили огромный практический эффект, - как например, в Париже 20-х годов, когда двухчасовая речь Керенского вызвала гром аплодисментов со стороны враждебно настроенной к нему аудитории, состоявшей в своем большинстве из участников Белого движения и монархистов-реставраторов. Я слышал Керенского и в "камерном исполнении", в тесном кругу личных друзей или единомышленников, и в "симфоническом" - перед тысячной аудиторией.

Случайная речь в московской городской думе была лучшей из всех, которые я слышал.

Хорошо поставленный голос и отличная фразировка, унаследованные еще с того времени, когда Керенский готовился к карьере певца, составляли всегда его силу как оратора. Дефектом была чрезмерная страстность и нервозность, влиявшая на грамматическую структуру речи. В данном же случае речь была не только интересна по содержанию, но и выдержана по форме. Ничего лишнего - от неблагородной "соединительной ткани", когда, в поисках утерянной мысли или нужного слова, и опытный оратор начинает вращаться всё на том же месте или теряет подлежащее, смешивает мужской род с женским и т. п. Речь была филигранно отточена. Это был не один только блеск, но и подлинное мастерство большого оратора.

В Москве у меня не было определенного дела, и я решил отправиться на Кавказский фронт с одним из отрядов Союза городов. На Кавказский фронт меня не взяли, а предложили отправиться в один из отрядов, расположенных недалеко от передовых позиций на Западном фронте.

Здесь в мои обязанности входило наблюдение за пекарней и учет так называемого припека или увеличения веса выпечки по сравнению с весом затраченной муки, что открывало широкие возможности для злоупотреблений. Наука была несложная, и я быстро ею овладел. Труднее было держать пекарей-солдат в субординации: никакой дисциплинарной властью я, конечно, не обладал, и солдатам это было хорошо известно. Прочие обязанности были тоже не обременительны.

Мы стояли в глухом месте, недалеко от Столбцов, Минской губернии. Навещали окопы, рассматривали в бинокль немцев. Изредка показывался вражеский самолет. Когда он настиг нас однажды в поле, мы инстинктивно прижались к деревянному сараю, как "убежищу". Наш персонал, как и персонал соседних отрядов, с которыми мы обменивались визитами, не представляли никакого интереса. Молодежь естественно искала развлечений - пила, пела, флиртовала. Было невероятно скучно, и как только истек срок, на который я был законтрактован, я попросил откомандировать меня обратно в Москву.

Здесь мне предложили занять должность секретаря "Известий", которые выпускал Главный комитет Союза городов. Работа была тоже не слишком мудрёная: требовалось приводить в "христианский" - или удобочитаемый - вид произведения, которые изготовлялись в местных комитетах Союза городов. Как правило, доклады и записки были длинны и скучны. Надо было извлечь из них "жемчужные зерна", которые могли бы представить общий и политический интерес.

Ближайшим моим начальством был Сергей Владимирович Бахрушин из знаменитой семьи московских купцов-благотворителей и просветителей. Рослый, упитанный и краснощекий, Бахрушин и в 33 года сохранил высокий дискант и не производил впечатления окончательно сложившегося и взрослого.

По профессии историк, ученик Ключевского, Любавского, Кизеветтера, Богословского, он был начитан не только по истории. Интересовался он и политикой, примыкая к левому крылу партии к.-д. Признанными лидерами этого крыла в Союзе городов были д-р Кишкин, Николай Михайлович, помощник главноуполномоченного и будущий министр социального обеспечения во Временном Правительстве, и, главное, Николай Иванович Астров, московский городской голова первых месяцев революции и в будущем один из политических советников генерала Деникина. Пред Астровым, много его старшим, Бахрушин, можно сказать, благоговел и внимательно прислушивался к каждому его слову.

Я и сейчас не могу понять, как милейший и благонравнейший Сергей Владимирович, потерявший в первый же год прихода к власти большевиков политически близких ему Алферовых, мужа и жену, Ник. Ник. Щепкина, братьев Астровых, Александра и Владимира, как мог он ужиться с убийцами своих друзей. Правда, и Бахрушин не избег ареста и ссылки в Самарканд.

Но, как и проф. Е. В. Тарле, Бахрушин был вскоре "прощен" и удостоен высших степеней большевистского отличия: был награжден орденом трудового знамени, медалями, званием академика и даже сталинской премии 1-ой степени. Последнюю Бахрушин получил не за свои ценные труды по истории народов Сибири и Узбекистана, а за "активное участие в коллективном труде "История советской дипломатии", - труде пропагандном и фальшивом.