Дань псам (ЛП)

— Значит, после воды. Цап не просто будет с ними играть, но постарается уступить в каждом раунде, во что бы они ни захотели поиграть. Если одна захочет сесть ему на голову, а вторая поковырять палкой в дупе, он позволит. Правда, Цап?

Цап уже встречал старших парней вроде этого. У них спокойные глаза, но глаза служат им только для того, чтобы заметить тебя, пока ты ничего не подозреваешь. Этот Беллам пугал его сильнее, чем Муриллио. — Ты меня побьешь, и я напущу на тебя дружков, — прошипел он. — Друзей с улицы…

— Когда они услышат имя Беллама Нома, бросят тебя быстрее, чем сможешь моргнуть.

Муриллио нашел глиняный кубок и налил в него воды.

— Учитель, — сказал Беллам, — я и сам могу. Вы уже получили то, что нужно — хотя бы след, отправную точку.

— Отлично. До полуночи, Беллам. И спасибо тебе.

Когда он ушел, Беллам закрыл дверь и приблизился к Цапу, который еще сильнее прижался к стене.

— Ты сказал…

— Мы много чего говорим взрослым.

— Не трогай!

— Взрослых поблизости нет, Цап. Чем ты занимаешься, когда их нет? Ах да, мучаешь всех, кто меньше тебя. Похоже, веселая игра. Думаю, мне хочется сыграть. Гляньте-ка, ты меньше меня! Эй, какую пытку выберем для начала?

Ну, мы оставим их на время — и не надо питать мрачных предположений о творящейся жестокости. Беллам Ном умнее большинства людей, он понимает, что настоящий ужас происходит не от того, что делается, а от того, что могут сделать. Ему достаточно поощрять воображение Цапа мириадами возможностей. Вот изощренная и умелая пытка! Особенно хороша тем, что она не оставляет следов на теле.

Хулиганы ничему не учатся, когда их самих бьют; для них это лишь оборотная сторона страха, который они привыкли насылать на окружающих. Все происходит снаружи, внутри не меняется ничего.

Горькая это истина, но совесть кулаком в зубы не вобьешь.

А жаль…

* * *

Мошки колотились о стены узкого прохода, чего-то ожидая — возможно, наступления ночи. Эта дорога к имению Видикаса использовалась раза два в день, для доставки продуктов на кухню, и Чаллиса взяла за привычку ходить по ней со всей пугливой грацией завзятой изменщицы, которой постепенно стала. Менее всего она ожидала уткнуться на середине прохода в грудь стоявшего в тени супруга.

Еще более обескураживало то, что он явно ее поджидал. В руке он держал пару дуэльных перчаток, словно собирался отхлестать ее по щекам; однако на лице была странная улыбка. — Дорогая, — сказал он.

Она замерла, онемев от потрясения. Одно дело — носить маску на завтраках, когда их разделяет стол со всеми фальшивыми атрибутами благополучного и счастливого брака. Они разговаривали, ловко обходя опасные отмели, и настоящее казалось лишь прообразом будущего, готового растянуться на долгие годы. Ни одна рана не давала о себе знать. Никаких вам тонущих матросов, никаких зазубренных рифов посреди пенного моря.

А сейчас он стоит перед ней, сверкая тысячью опасных острых граней, блокируя путь; глаза его светятся ложными маяками, какие зажигают на утесах грабители судов. — О, — выдавила из себя Чаллиса, сумев поглядеть в эти глаза. Бешеное биение сердца постепенно замедлялось.

— Даже здесь, — продолжал Горлас, — на твоих щечках пылает румянец. Как соблазнительно!

Она почти физически ощутила прикосновение когтей деланного комплимента к коже. Мошка, спугнутая столкновением потоков пыльного воздуха, ударилась о щеку, оставив белый след. Она дернулась. — Спасибо.

Всего лишь очередная игра. Теперь она это понимала. «Он не хочет, чтобы все смешалось — не здесь, не сейчас или в ближайшие дни». Она подумала это с полной уверенностью и понадеялась, что уверенность ее не обманывает. Но почему бы не вызвать взрыв? Освободить себя, освободить его — не будет ли это лучшим выходом?

«А может быть, для него идея освобождения включает мое убийство? Разве такого не бывает?»

— Я уезжаю, должен провести вне дома три дня. Две ночи.

— Понимаю… Счастливого пути, Горлас.

— Спасибо, дорогая. — И тут он без предупреждения подошел ближе и схватил ее рукой за правую грудь. — Не нравится мне думать, что это же делают незнакомцы, — проговорил Горлас тихим голосом, не меняя странной улыбки. — Нет, мне нужно вообразить лицо, хорошо знакомое лицо. Хочу ощутить ублюдка за ним.

Она глядела ему в лицо и видела воистину незнакомца, расчетливого и холодного словно бальзамировщик — словно тот, кто обряжал труп ее матери, сбросив тонкую вуаль симпатии вместе с грязной одеждой и деловито принявшись за работу.

— Когда вернусь, — продолжал муж, — мы побеседуем. Подробно. Я хочу знать о нем всё, Чаллиса.