Дань псам (ЛП)

Она поняла, что всё, сказанное в этот миг, будет отдаваться эхом во все мгновения трех дней и двух ночей, и когда супруг вернется, ее слова успеют преобразить Горласа в нечто иное — или в сломанную вещь, или в монстра. Она может сказать «Хорошо», как будто загнанная в угол, принуждаемая силой — и мгновенное его удовлетворение вскоре исказится, став чем-то темным и мерзким. Через три дня ей придется встретиться с мстительной тварью. Или она может сказать «Как пожелаешь» — он воспримет это как вызов и жестокое равнодушие, как будто он для нее не имеет никакого значения, как будто она живет с ним из жалости. Нет, на самом деле у нее мало возможностей выбора. За одно мгновение, пока он ожидал ее ответа, Чаллиса успела решить, что именно скажет, и сказала это тоном спокойным и уверенным (но не слишком самоуверенным): — Что же, до встречи, супруг.

Он кивнул. Она заметила, как расширились зрачки его глаз. Уловила учащенное дыхание. Поняла, что выбрала верно. Итак, три дня, две ночи Горлас будет плясать на огне. Предвкушая, выпуская на волю воображение, проигрывая сценарии, вариации одной и той же темы.

«Да, Горлас, мы еще не покончили друг с дружкой».

Он отдернул руку от ее груди, отвесил куртуазный поклон и отступил в сторону, позволяя пройти.

Она так и сделала.

* * *

Муриллио нанял на день коня; вместе с упряжью это обошлось в три серебряных консула с залогом в двадцать консулов. Хотя скотинка возрастом не менее десяти лет стоила едва ли пять монет, провисшая спина, следы болезней и побоев, грусть в глазах вызвали в нем такую жалость, что Муриллио почти решил пожертвовать залогом и передать коня какому-нибудь доброму фермеру, у которого найдется достаточно сочной травы на лугах.

Он поехал медленно, пробираясь сквозь плотные толпы, пока не достиг ворот Двух Волов. Выехав из тени арки, он послал коня в легкую рысь по неровной мостовой, минуя перегруженные фуры и телеги, а также гадробийцев, сгибавшихся под весом корзин с соленой рыбой, амфор с маслом, связок свечей и всего прочего, делавшего сносной жизнь в неказистых хижинах по сторонам тракта.

За колонией прокаженных он начал осматриваться, ища работающих на полях. Наконец заметил на склоне ближнего холма овец и коз. Одинокий пастух шел по гребню, помахивая прутом, чтобы отогнать мух. Муриллио повернул коня и поднялся к пастуху.

Старик заметил его приближение и остановился. Он был в лохмотьях, однако посох оказался новым, недавно отполированным и смазанным. После многих лет, проведенных на ярком солнце, глаза его покрылись пленками катаракты; старик смущенно и нервно прищурился на вылезающего из седла Муриллио.

— Привет тебе, добрый пастух.

Ответом послужил неловкий кивок.

— Я ищу кое-кого…

— Тут никого, окромя меня, — ответил пастух, взмахнув прутом перед лицом.

— Это было несколько недель назад. Юный мальчишка мог собирать здесь навоз…

— Много тут таких ходит.

Старик не сумел спрятать испуг. Он облизнулся и начал размахивать прутом, хотя мух не было. Муриллио понял, что ему есть что скрывать. — Ты знаешь его. Пяти лет. Он был ранен, возможно, без сознания.

Пастух отступил и поднял крючковатый посох. — А что я должон был делать? — спросил он. — У таких, из города, нету ничего. Живут на улицах. Продают кизяки за пару медяков. Чем я могу помочь — я на другого работаю. Мы кажду зиму голодаем. Что я должон был сделать?

— Просто расскажи, как все было, — велел Муриллио. — Сделай это — и я, может быть, уйду восвояси. Но ты плохой лжец, старина. Попробуй солгать еще раз, и я могу рассердиться!

— Мы не верили, что он выживет — он был забит до полусмерти, господин. Так и помер бы, если б я его не нашел, не выходил.

— А потом?

— Потом продал. Трудно самих себя прокор…

— Кому? Где он сейчас?

— В железных шахтах. На «Работах Элдры», к западу отсюда…

Муриллио ощутил холод в сердце. — Пятилетний мальчик…

— Их там кротами кличут. Так рассказывали…

Он вскочил на коня и грубо развернул животное. Бешено поскакал назад, к дороге.

Через тысячу шагов конь потерял подкову.

* * *

Вол тащился со скоростью животного, для которого время не имеет значения — и, возможно, в этом была мудрость. Идущий рядом человек то и дело тыкал его палкой, но скорее по привычке, чем от спешности дела. Груда дубленых кож — не особенно тяжелое бремя и, если возчик все правильно рассчитал, что же, он еще успеет выделить время на ужин в лагере, прежде чем начать долгий путь назад к городу. Тогда день почти закончится и воздух хотя бы станет посвежее. А на такой жаре ни зверь, ни человек спешить не захочет.