Дань псам (ЛП)

Квелл бросил Наперстянке беспомощный взгляд. Неподалеку, у спиральной лестницы, Маппо изучал изящный зрительный прибор, закрепленный на штыре при помощи сложного шарнира. Треклятый Трелль вращал трубку влево и вправо, обозревая окрестности. Всегда занят не тем, чем надо!

Чудная Наперстянка поглядела на Квела такими же вытаращенными глазами.

— Потеря, — подал голос колдун, — тяжелая штука.

— Ну разумеется. — Бедаск Агапе нахмурился.

— Ну, не всегда. Например, если теряют девственность или… любимый самоцвет… камень, э…

Окаймленные алым глаза Джагута не моргали.

Квелу хотелось сжать ноги или, что еще лучше, закинуть одну ногу на другую. Он боялся, что его змей начнет раздувать клобук или, того хуже, плеваться ядом.

Чудная Наперстянка сказала до странности тонким голосом: — Джагут Анап, проклятие, поразившее девушек городка…

— Пока таких было двенадцать, — заметил Бедакс Агапе.

— О. И что с остальными девятью?

Джагут перевел взор на ведьму. — Вы не первые тревожите меня за последние годы. Конечно, — добавил он, пригубив вино, — теперь всех молодых девушек вывозят в соседние деревни. Увы, это плохо скажется на будущем моего городка.

— Мне казалось, в погребе были женщины, — сказала Наперстянка.

— Беременность предохраняет от чар. Матери также им не подвластны. Поэтому если ты или твои спутницы несете ребенка, бояться нечего.

— Гм. Не думаю, что хоть кто-то из нас…

— Какая жалость, — промолвил Бедаск.

— Но как вас избрали Старостой? — спросил Квел. — Просто любопытно, видите ли… я привык во все совать нос. Ничего такого не имел в виду…

— Думаю, это была всеобщая попытка облегчить мое горе, мое одиночество. Никто не станет отрицать, что результат получился плохой.

— О? Почему?

— Останься я в одиночестве, ужасного проклятия не было бы. Боюсь, что так.

— Значит, это ваше проклятие?

— Да.

Наступило долгое молчание. Маппо не спеша повернулся лицом к ним.

— Тогда вы могли бы положить ему конец.

— Мог бы. Но не стану.

— Почему?

— Потому что вы не так важны.

Квел скрестил ноги. — Можно спросить, что случилось с вашей женой?

— Мы спорили. Я проиграл. Я похоронил ее.

На взгляд колдуна, в этой цепочке ответов было потеряно какое-то звено. Но его отвлекал мочевой пузырь, мысли растекались.

— Значит, — пискнула Наперстянка, — проиграв в споре, вы убиваете жен?

— О, я не сказал, что она была мертва.

Маппо сказал со своего места: — Но теперь мертва, Джагут.

Бедаск Агапе вздохнул. — Это кажется вполне вероятным, не так ли?

— И давно ли, — спросил Трелль, — она закопана? Твоя жена?

— Примерно девять лет.

— И в чем был спор?

— Трелль, в тебе чувствуется изрядная дерзость.

— Дерзость, Джагут? — Маппо оскалил клыки в холодной ухмылке. — Боюсь, твои чувства поизносились от неупотребления, Джагут.

— Понятно. Воображаешь, что сильнее меня?

— Я спросил о сути спора.

— Вполне тривиальная. Подробности я позабыл.

— Но ты оказался одинок. Потом жители городка сжалились над тобой, избрали старостой. И ты… полюбил?

Бедаск Агапе моргнул.

Чудная Наперстянка вздохнула: — О, теперь я понимаю. О, вот как. Она отвергла вас. Вы обезумели, но на этот раз стирать с лица земли весь городок было неправильно…

— Хотя я подумывал.

— Гм. Ну, решили не стирать. Вместо этого вы создали проклятие, наложив его на девушку и ее милых подружек, которые смеялись над вами или еще что. Вы обратили их в трелке — вонан. Кровопийц.

— Не надейся сломать мои чары, Ведьма, — сказал Бедаск. — Даже с помощью колдуна ты можешь провалиться. — Джагут поглядел на Маппо. — А ты, Трелль… даже если ты сможешь меня убить, проклятие не пропадет. — Он в третий раз наполнил свой кубок. — У женщин есть день или около того, прежде чем проклятие возымеет эффект. Советую принять все меры, чтобы каждой зачать ребенка.

Квел сел необычайно прямо. Однако при взгляде на выражение лица Чудной Наперстянки его восторженная улыбка стала походить на гримасу.

* * *

Внизу, там, где недавно был пляж, у подножия корявых утесов, волны пенными щупальцами рылись среди кусков глины, валунов, кривых черных корней, то наполняя глубокие рытвины, то втягиваясь обратно, в мутные от ила прибрежные просторы. Груда недавнего обвала шевелилась, оседала, целые секции рушились под напором волн.

Дальше снова появлялся белый песок, усеянный ржавыми пятнами от тысяч и тысяч гвоздей и заклепок, в изобилии рассыпанных вдоль всей линии прибоя. Деревянные обломки лежали валом, и в одном месте за валом неровные ступени вели в устье пещеры.