Дань псам

Потом вой постепенно затихает, и демон успокаивается.

Хотя он уже может ощутить содрогание самой земли, дрожь в костях. Стук тяжелых лап по далекой почве.

Все ближе и ближе.

В городе за спиной Чилбеса звонко отбивает колокол. Очередной фестиваль почти окончен. Последний день во имя Геддероны. Последняя ночь, завершение бездумного праздника.

Танцуйте, танцуйте.

Ведь, как знает каждый, всё, что видим мы вокруг себя, будет длиться вечно.

Глава 21

Мой друг, зачем ты в этом местетропа усыпана головками цветових сок блестит в холодном лунном светеслезами по утраченному днюя видел, как оса ударилась в лицосребристой сети, и свалился паучоклетунья же повисла над тропойты можешь лишь мечтать, что паутину

она прорвала, упорхнув как ветерокследа не оставляя злобной твариза листьями сокрылась, а охотниккружит и слушает, но ничего —молюсь я — не находитмой друг, зачем лицо твое застылонавеки разучившись улыбатьсяпод лунным светом, павшим на тропу

запятнанным, холодным серебромвзгляни назад, на день, что был потерянвзгляни вперед, на ночь… всё смущенокачается пустая паутинаи ветер стонет жалобу разлуки.«Песня старому другу», Рыбак

Восторг возносит нас, а горе, уж будьте уверены, подавляет. Представьте лесоруба, вставшего лицом к чаще с топором в руках. Еще миг — и он двинется вперед. А теперь представьте первую линию деревьев, крепко держащихся корнями за землю, но беспомощных перед человеком. Не ускорят бег соки, струящиеся по корням, не забьются в страхе согретые солнцем листья. Мир не изменит свойств своих. Что же можно поделать? Ничего нельзя, ясное дело. Лесоруб машет топором, быстрым как молния и прекрасно-равнодушным, и не слышит жалобного хора.

Что это, нелепая выдумка? Для некоторых — вероятно, для многих — так и есть. Но помните: сочувствие — не игра.

Повернем же время. Сумрак уже наступает, но еще слабо и почти незаметно. Одинокий всадник встал на гребне, озирая лагерь рудокопов. Солнце еще светит. Пыль волнуется, пронизанная золотом. Ничто и не думает успокаиваться. В затененной яме снуют фигурки рабочих.

Его тоже увидели. Старик спешит подняться по тропе. Вестник бежит к главному зданию, раскорячившемуся между отвалов.

Началось.

— Новый гость? Пришел за мальчишкой? Да что такого в проклятом сосунке? — Но Горласу Видикасу не интересен был ответ, да и вестник не смог бы ничего объяснить, ибо был тут же послан за мастером. Горлас встал, натянул плащ, прихватил перчатки тонкой оленьей кожи и вышел. Представляется возможность насладиться, убив еще одного дурака? Он надеется, что так оно и есть.

Это не тот старый помпезный ублюдок Коль? Было бы идеально. Кто знает, вдруг призрак госпожи Симтали пробудится от последнего его хрипа, завоет, выражая радость перед свершившейся местью, перед закономерным завершением истории предательства, омрачившего ее последний праздник. Разумеется, это скорее дело Ханута Орра и Шардена Лима, но Горлас рад будет подобрать нежданно свалившиеся дивиденды, плату за расправу над старыми заговорщиками.

Смерть Коля также освободит кресло в Совете. Горлас улыбался, размышляя об этом, стуча подошвами по деревянным ступеням лестницы. Скромный Малый предложит свою цену, и перед дарами торговца благодарность Ханута и Шардена явно покажется сборами из нищенской кружки. Его вдруг посетило странное видение: пять — шесть нищих, бродяг и еще того хуже собрались в заброшенном доме, сгрудились на сыром полу вокруг убогого угощения — кусков мякинного хлеба, заплесневелого сыра. Он навис над ними, словно незримый дух… и ощутил, что круг не замкнут. «Кого-то не хватает. Кого же?»

Он одернул себя, прогоняя видение, и понял, что стоит на площадке лестницы, держась рукой за перила. В последний миг, когда рвалась пригрезившаяся ему сцена, он подумал, будто заметил еще кое-что… труп под густыми ветвями деревьев?.. лицо, обернувшееся, чтобы встретить его взгляд?.. но все уже пропало.

У Горласа вдруг пересохло во рту. Видение послано кем-то из богов или духов? Ну, если так, то он или они плохо старались — Горлас ничего не понял, не уловил смысла.