Даниэль Деронда

– Эта помощь ни к чему не обязывает того, кто ее принимает. Это взаимная обязанность. Что же касается практического осуществления ваших намерений, то позволю себе по секрету упомянуть об одном обстоятельстве, которое касается лично меня и которое даст мне возможность посодействовать вашему устройству в Лондоне – естественно, под присмотром. Если вы отважитесь учиться драматическому искусству, то на первых порах можете не беспокоиться о средствах к существованию. Обстоятельство, которое я имел в виду, – это моя женитьба на мисс Эрроупойнт, благодаря которой я буду иметь двойное право пользоваться вашим доверием ко мне. Встав на путь благородного труда, вы тем самым значительно повысите ценность нашей дружбы.

Лицо Гвендолин вспыхнуло. Женитьба Клезмера на мисс Эрроупойнт ее не удивила, и в другое время она позабавилась бы, живо представив разыгравшиеся в Кветчем-Холле сцены, но сейчас ее чувствами и воображением завладела перспектива ближайшего будущего, которая ярко проявилась в словах Клезмера. Намек на покровительство мисс Эрроупойнт и предложение помощи только усилили неприятное впечатление от разговора и вызвали раздражение. Слова признанного артиста нанесли жестокий удар по незыблемой прежде уверенности в себе и вызвали страх, что и от других судей она получит столь же резкое заключение. Прежде чем ответить, Гвендолин постаралась овладеть собой и подошла к роялю, рассеянно посмотрела на нотные страницы, расправила загнутые уголки и только после этого повернулась к Клезмеру, чтобы заговорить своим обычным гордым тоном:

– Искренне вас поздравляю, герр Клезмер. Я никогда не встречала особы, более достойной восхищения, чем мисс Эрроупойнт. И должна поблагодарить вас за всю проявленную сегодня доброту. Но в данный момент я не могу принять решение. Если я склонюсь к тому варианту, о котором вы говорили, то воспользуюсь вашим предложением и дам вам знать. Боюсь, однако, что возникнут слишком значительные препятствия. В любом случае я глубоко вам признательна. Просить о подобном снисхождении – огромная дерзость с моей стороны.

«Она больше никогда ко мне не обратится», – подумал Клезмер, но со всем возможным уважением произнес:

– В любое время к вашим услугам. Вы всегда без промедления найдете меня по обозначенному на этой карточке адресу.

Когда он взял шляпу и собрался откланяться, Гвендолин, понимая, что проницательный Клезмер не мог не почувствовать ее неблагодарность, совершила отчаянную попытку побороть свое разочарование и раздражение. Одарив собеседника полным прежнего веселья взглядом, она протянула ему руку и с улыбкой проговорила:

– Если я выберу неверный путь, то не из-за вашей лести.

– Избави вас Бог ступить на иной путь, кроме того, который подарит вам счастье! – горячо воскликнул Клезмер и легко, на иностранный манер, прикоснулся губами к ее пальцам.

Уже через минуту с улицы донесся шорох гравия под колесами удаляющегося экипажа.

Еще никогда в жизни Гвендолин не чувствовала себя такой несчастной. В покрасневших глазах не было слез, которые могли бы облегчить ее страдания. Воспоминания, окружающие предметы, открытый рояль, стопка нот на крышке, даже собственное отражение в зеркале – все это вызывало только горькое разочарование. Впервые Гвендолин увидела себя простым, заурядным человеком и потеряла врожденное сознание, что существуют веские причины, не позволявшие ее оскорблять, толкать – иными словами, обращаться с ней как с пассажиркой третьего класса. Она съежилась в углу дивана и прижала пальцы к пылающим векам. Каждое слово Клезмера впечаталось в память, как всегда впечатываются слова и события, составляющие для нас эпоху. Всего лишь пару часов назад с чуть рассеянной самодовольной улыбкой Гвендолин туманно представляла желанное будущее: казалось, пройдет не больше года, прежде чем она станет самой успешной Джульеттой современности или, если Клезмер одобрит карьеру певицы, поднимется к вершинам оперного искусства, не переставая получать щедрые гонорары и срывать бурные аплодисменты за эпизодические выступления. Почему бы и нет? Повсюду – дома, в школе, среди знакомых – ее бесспорное превосходство неизменно получало признание. Гвендолин жила в обществе, где на всех занятиях творчеством и трудом, начиная с элементарной арифметики и заканчивая высоким искусством, лежала печать дилетантства. Недостаток совершенства вежливо объяснялся тем обстоятельством, что джентльмены и леди не обязаны трудиться прилежнее, чем им нравится, иначе смогли бы создать более совершенные литературные произведения и проявить себя более убедительными артистами, чем те, с которыми мир вынужден мириться в настоящее время.