Даниэль Деронда

К тому времени, когда Деронда собрался поступать в Кембридж, у леди Мэллинджер уже родились три очаровательные малышки, все три – дочери к величайшему разочарованию сэра Хьюго. Желанным ребенком всегда считался сын. В отсутствие наследника титул и все состояние переходили к племяннику сэра Хьюго – Мэллинджеру Грандкорту. Относительно собственного рождения Даниэль уже не сомневался: постепенно стало совершенно ясно, что сэр Хьюго доводится ему отцом. А упорное молчание на эту тему самого баронета подсказывало, что он желает, чтобы сын так же молчаливо осознал этот факт и без лишних слов принял отношение, в котором любой посторонний наблюдатель увидел бы нечто большее, чем должная любовь и забота. Женитьба сэра Хьюго, несомненно, могла бы рассматриваться некоторыми юношами в положении Деронды как новый повод для недовольства. В то же время застенчивая леди Мэллинджер и не заставившие себя ждать девочки рисковали стать объектами презрения, поскольку привлекли к себе значительную часть обожания и средств баронета, забрав их у того, кто считал себя главным обладателем его благосклонности и внимания. Однако ненависть к вставшим на пути невинным существам – глупость, вовсе не свойственная Даниэлю. Даже негодование, в течение долгого времени жившее в душе рядом с преданностью сэру Хьюго, постепенно утратило остроту и переродилось в тупую боль.

Осознание врожденного недостатка – подобно изуродованной ноге, сомнительно скрытой обувью, – может с легкостью ожесточить эгоцентричную натуру. Однако в редких случаях способность воспринимать свое горе лишь крошечной точкой среди множества подобных горестей других переплавляет безутешную печаль в чувство товарищества и сочувствие ко всем несчастным. Изначально наполненная горячим негодованием и уязвленной гордостью впечатлительная натура Деронды заставила его еще в детстве задуматься о некоторых жизненных вопросах, придала новое направление совести, научила сочувствию и самостоятельности в принятии определенных решений – иными словами, вооружила качествами, отличавшими его от других молодых людей значительно больше, чем подаренные природой таланты.

Однажды, в конце долгих летних каникул, после путешествия по берегам Рейна вместе с наставником из Итона, Даниэль вернулся в Аббатство, чтобы провести там несколько дней перед началом семестра в Кембридже, и спросил сэра Хьюго:

– Каким вы видите мое будущее, сэр?

Ранним свежим утром они сидели в библиотеке. Сэр Хьюго призвал юношу, чтобы тот прочитал письмо заинтересованного в студенте университетского профессора. А поскольку баронет выглядел деловитым и в то же время никуда не спешил, момент показался подходящим для серьезной темы, которая еще ни разу обстоятельно не обсуждалась.

– Таким, какого ты сам желаешь, мой мальчик. Я счел необходимым предложить тебе службу в армии, но ты решительно отказался, чем очень меня порадовал. Не жду немедленного выбора: определишься, когда немного освоишься и испытаешь себя во взрослом мире. Университет открывает широкие горизонты. Тебя ждет немало интересных начинаний, а успех часто помогает осознать собственные пристрастия. Судя по тому, что вижу и слышу, я начинаю понимать, что ты можешь выбрать любое занятие по душе. Уже сейчас ты так погрузился в классические языки и литературу, что превзошел меня. А если надоест, Кембридж дает возможность серьезно заняться математикой.

– Полагаю, я должен руководствоваться и финансовыми соображениями, сэр, – покраснев, заметил Деронда. – В недалеком будущем мне придется зарабатывать на жизнь.

– Не совсем так. Конечно, я рекомендую не быть расточительным – да-да, знаю, что к излишествам ты не склонен, но заниматься тем, к чему не лежит душа, тебе не придется. Ты будешь получать достаточное содержание. Наверное, лучше сразу сказать, что ты можешь рассчитывать на семьсот фунтов в год. Такая финансовая поддержка позволит тебе стать адвокатом, писателем или заняться политикой. Признаюсь, что последний вариант мне нравится больше всего. Хочется, чтобы ты всегда оставался рядом и во всем поддерживал старика.

Деронда растерялся. Следовало поблагодарить дядю, однако другие чувства стиснули горло и связали язык. В этот момент вопрос о собственном рождении, как никогда настойчиво, требовал выхода, и все же задать его было еще труднее, чем обычно. И уж совсем немыслимым казалось услышать ответ из уст сэра Хьюго. Щедрость его выглядела тем более поразительной, что в последнее время баронет чрезвычайно заботился о деньгах и старался извлечь максимальную выгоду из пожизненного права на поместья, чтобы обеспечить жену и дочерей. У Даниэля мелькнула мысль, что деньги каким-то образом явились от матери, однако туманное предположение испарилось так же быстро, как возникло.

Сэр Хьюго, кажется, не заметил в манере Даниэля ничего странного и вскоре снова заговорил: