Даниелла

— Ты хочешь сказать, что они бы исправились, этого я не знаю, но знаю только, что Медора поступила очень лукаво: она предложила мне денег…

— Чтобы купить твое молчание?

— И я ей сказала то же, и отказалась. Ее сомнения казались мне обидными; я протянула руку, говоря, чтоб она ничего не боялась, что все останется между нами: можно было поверить мне, она клялась, что верит, что уважает меня, и что я не имею права отказаться от маленького свадебного подарка, от каких-нибудь 20-ти тысяч франков! «Я знаю через господина Брюмьера, говорила она, что у господина Вальрега есть точно такой же капитал, ни более, ни менее. Я хочу, чтобы ты была ему, равна по состоянию; этим я доказываю тебе свою дружбу и если ты не понимаешь этого, то значит, ты не любишь Вальрега, который будет очень бедным человеком и, может быть, пойдет в простые рабочие, чтобы прокормить жену и детей». Она столько наговорила мне, и так было мне больно подумать, что я доведу тебя до нищеты, что я согласилась и целые три дня носила в кармане передника эти двадцать тысяч банковыми билетами.

— А теперь у тебя нет их, я надеюсь?

— Нет, сегодня вечером я отдала их назад и только оставила себе на память этот атласный кошелек. Вот он, посмотри, пустой!

Я расцеловал мою милую Даниеллу и благословлял ее за то, что она вышла победительницей из этого искушения.

— Тебе спасибо, — продолжала она, — за то, что ты дал мне почувствовать, какая должна быть жена у тебя. А правду сказать, я была очень рада этим двадцати тысячам франков! Я по три и по четыре раза в день пересчитывала их в pianto, пока ты работал в мастерской; но так как любоваться ими можно было только втайне от тебя и я никак не решалась показать их тебе, то почувствовала, что эти деньги не добром нажиты и тяготят меня, как свинец. Мариуччия порядком побранила меня сегодня за то, что я отдала их; она говорит, что мы сумасшедшие. Но если ты доволен мною, так значит я очень умно сделала.

— Да, да, моя милая, мое сердце, ты делаешь меня совершенно счастливым. Не жалей ни о чем. Оставь мне счастье и славу трудиться для тебя, и если даже, как уверяет Медора, я вынужден буду сделаться ремесленником, чтобы прокормить тебя, то будь уверена, что и это мне не будет трудно или стыдно. Я выбрал себе девиз, в котором выражается вся моя вера и сила: Tutto per l'amore!

25-го мая. Мондрагоне.

Бумаги мои все еще не пришли, так же как и письмо аббата Вальрега; я решился просто обвенчаться, без гражданского акта; здесь достаточно одного церковного брака. Во Франции заключу я гражданский брак, или в первый же день поеду на несколько часов в Корсику, чтоб удовлетворить требования французских законов. Положение Даниеллы тем более мучит меня, что она, кажется, беременна, и я не могу перенести мысли, что все еще не исполнил своего гражданского долга относительно будущего гражданина, который уже наполняет мое сердце радостью и восторгом. Подожду еще два дня, и если все-таки не получим бумаг, то обойдемся и без них. Медора, по-видимому, все еще надеется, что я одумаюсь. Леди Гэрриет находит очень неприличным наше сожительство в Мондрагоне до законного брака. Она права: мужчина должен отвечать перед Богом и перед людьми за честь и достоинство любимой женщины.

Замедляющая формальность оглашения в церкви здесь очень сокращена и отчасти даже можно обойти ее, заплатив известную сумму. Я уже с этой целью послал Фелипоне к приходскому священнику во Фраскати. Свадьба наша совершится без шума, сообразно с нашим положением и с трауром Даниеллы.

Сегодня утром, распорядившись обо всем, я пошел в Пикколомини, чтобы известить об этом лорда и леди Б… Я нашел леди Гэрриет в первый раз вставшей с постели после болезни. Из предосторожности ей запрещено выходить из комнаты еще две недели. Узнав, что день свадьбы назначен прежде, нежели ей можно будет выехать, она обнажила еще одну черту женского характера. Вот уже неделя, как она сокрушается о необходимости нашего немедленного бракосочетания; когда у нее бывает лихорадка, на нее нападает такое благочестие, что она уверяет, будто мы с Даниеллой не могли бы войти в царство небесное, если б умерли теперь. И тем не менее моя готовность последовать ее увещаниям сильно досадила ей в эту минуту. Она было собралась приехать в церковь на свадьбу и приготовила себе к этому дню какое-то утреннее платье, еще не надеванное ни разу, потому она с трудом удержалась, чтобы не попросить меня отсрочить церемонию.

Это платье, впрочем, подало повод к домашней сцене, которую мне хочется передать вам, потому что она очень растрогала меня.

Лорд Б… сидел подле жены, которую он не оставляет ни На минуту, и когда она изъявила свое сожаление, он рассмеялся над ее ребячеством с таким добродушием, какого я еще никогда не замечал у него в ее присутствии.

— Милорд, по обыкновению, насмехается надо мной, — сказала мне леди Б… с некоторой досадой.