Дар или проклятие

Страх слегка отпустил, только когда он очутился около Наташиного подъезда и увидел свет в ее окнах. Взлетев на четвертый этаж, жал на кнопку звонка, пока она не отперла дверь. Целая и невредимая.

Он не понял, как получилось, что он прижал ее к себе так крепко, как будто боялся снова потерять, и уткнулся лицом в пахнущие чем-то неуловимым волосы. Он даже не заметил, обняла ли она его тоже, это было неважно. Главное, что она здесь, перед ним. Живая.

– Что случилось? – Он слегка отодвинул ее и заглянул в глаза.

– Я знаю, кто в меня стрелял. Вернее, мог стрелять. То есть я предполагаю, но не уверена.

Он пришел, и все утренние переживания показались Наташе совсем неважными. Сейчас ей не было дела ни до кого, кроме них двоих.

– Раздевайся. – Городской телефон зазвонил так неожиданно, что она ошарашенно замерла. – Ой, это, наверное, мама. А я и забыла, что они сегодня возвращаются.

– Таша, почему ты спросила про Зинаиду? – с ходу спросила мама.

– Вы… что-то узнали?

– Да. Приезжай!

Когда мама говорила таким тоном, спорить было бесполезно, она умела настоять на своем.

– Может, завтра? – осторожно предложила Наташа.

– Нет. Приезжай, Таша.

– Я была права, – положив трубку, грустно сказала Наташа, – тетка Зинаида умерла.

– Надо ехать? – Он так и стоял в прихожей, только куртку расстегнул.

Она кивнула.

– Куда?

– Недалеко. В Богородское.

Он пожалел, что ехать придется недолго. Ему не хотелось с ней расставаться, и Вадим абсолютно не представлял, чем занять вечер, словно еще совсем недавно, когда он ее не знал, у него не было одиноких вечеров. Сейчас ему казалось нереальным, что он любил свои одинокие вечера и злился, если Танечка нарушала его одиночество.

– Ты ее любила? Тетку эту?

– Я ее не знала почти. Один раз видела, когда совсем маленькая была. Она в Стасове жила. Это городок такой маленький.

Наташа быстро оделась, и он уже через несколько минут осторожно выехал из двора. Пробок почти не было, и Вершинин впервые пожалел об этом.

– А что там насчет стрельбы?

– Сегодня на нашу фирму налоговая наехала. Вроде бы. А я мужика этого, из налоговой, который к нам приперся, недавно видела в ресторане с Выдриным, это наш замдиректора. И он, Выдрин в смысле, тоже меня видел, но сделал вид, что не заметил.

Ему очень не понравилось, что она была с кем-то в ресторане.

– Подожди. Давай по порядку. Что значит вроде бы наехала?

– Это значит, что Юля – моя подруга – предполагает, что мужик из налоговой хотел фирму прикрыть, и если бы, – она чуть запнулась, – Петра Михалыча не было, он бы ее и прикрыл. Ну, счета арестовал бы или еще что… То-то Сапрыкину Дарья, это наш бухгалтер, вчера все названивала, если ты заметил.

– Я заметил, – подтвердил Вадим.

Покосился на нее и улыбнулся. И Наташа улыбнулась. После того как он обнял ее так, что чуть не сломал все ребра, а она боялась пошевелиться, потому что не хотела, чтобы он ее отпустил, ей все время хотелось улыбаться.

– Ты предполагаешь: стрелять мог этот ваш Выдрин, чтобы ты не выдала его связь с налоговиком?

Ей показалось, что Вадим над ней слегка посмеивается, и она хотела обидеться, но не смогла.

– Предполагаю. Больше просто некому, – подтвердила она и мстительно добавила: – Если, конечно, в меня стреляли, и стреляли вообще.

Он задумался, не обратив внимания на ее последнее замечание, и хмуро кивнул:

– Такое может быть. Я бы никому не посоветовал с Петром вашим связываться. И Выдрин этот должен его бояться.

Было что-то такое в Наташином директоре, которого Вадим видел всего несколько минут, внутренняя сила, что ли, одолеть которую рискнул бы далеко не каждый.

Он сказал, что Петра нужно бояться, и оказался настолько прав, что Наташа потрясенно молчала. Снова вернулась тягостная тоска из-за страшной смерти Озерцова, и даже радость от присутствия Вадима стала не такой полной.

Она показала дорогу к дому родителей, и, когда машина остановилась, Вадим, как само самой разумеющееся, сказал:

– Я тебя подожду.

– Нет, Вадик, не надо, спасибо. Это наверняка надолго. Мне ведь придется сказать, что мы с Виктором разошлись. Если ты будешь ждать, я стану торопиться, мама заметит – ни к чему это. А назад меня папа обычно провожает.

Она шла к подъезду, а Вершинин уже начал ждать, когда увидит ее снова.

– Я просто не знаю, дар это или проклятие, – обнимая дочь, растерянно сказала мама.

Наташа понимала, о чем она говорит. По женской линии в маминой семье передавалась удивительная способность чувствовать, когда с близкими случается что-то плохое. Вот и мама на расстоянии запаниковала, когда дочь попала под машину.

– Когда? – спросила Наташа.

– В ночь на понедельник. Соседка Шура утром пошла к ней, а достучаться не смогла. Позвала соседа, выломали дверь. Во сне Зина умерла.

– Кушать хочешь, Ташенька? – подошедший папа чмокнул ее в висок.

– Чайку попью, – решила Наташа, раздеваясь. – Кто вам позвонил? Шура?

– Шура, – подтвердила мама. – Только что. Зину уже схоронили. Как ты почувствовала?

– Не знаю, – Наташе почему-то было неприятно об этом говорить. – Проснулась и подумала о Зинаиде.

– Ты же о ней даже никогда не вспоминала.