Дар миротворца (СИ)

Жар, озноб, тошнота – это были худшие для Марка дни. Именно теперь, когда рядом не было Эфая, он почувствовал, насколько стал уязвим.

«И это простая лихорадка… Обыкновенная в этих местах хворь. А если бы сейчас на нас напали даймоны или какие-нибудь твари похуже? Я же и меч поднять не смогу».

Осознание своей беспомощности оказалось хуже самой болезни. Поначалу Марк молился за собственное исцеление, но вскоре бросил это занятие, склоняясь к мысли, что эту чашу он должен испить сполна. Должен претерпеть это испытание: сочувствующий взгляд Лейны, досадно поджатые губы Эльмики, которую раздражал каждый день промедления, Сурок, моловший какую-ту чушь о секретах сарпедонских целителей и, наконец, Ильмар, возомнивший себя чудотворцем и благоговейно возлагающий руки на больного.

«Даже этот послушник сейчас куда более способный боец, чем я, – вынужденно признал Марк. – Что я смогу совершить в этом мире, какой враг мне по силам, если какая-то болотная лихорадка запросто превращает меня в беспомощного калеку?»

Впрочем, как и предсказывал Сурок, через несколько дней Марк пошёл на поправку и вскоре дал бодрый приказ выдвигаться. Бодрость его, правда, была напускной. За время болезни он отощал, поскольку пил одну воду, ослаб и чувствовал себя прескверно. Ко всему прочему, друзья постоянно справлялись о его здоровье, вызывая раздражение и злость. Оставалось только молиться, чтобы какая-нибудь напасть снова не сделала его обузой для попутчиков.

А опасения для этого были. Ненастная погода стояла изо дня в день. Налетающие тучи поливали путников скоротечными дождями, лицо обдували ледяные ветры с гор. За четыре дня пути по мельвийским предгорьям путешественникам удалось всего раз переночевать под соломенной крышей в небольшом посёлке. Последние гроши Марк потратил здесь на покупку тёплого одеяла: кров, а также хлеб, молоко и сыр гостеприимные мельвийцы давали гостям даром. Таверн и постоялых дворов в этом диком краю отродясь не было, отыскать охотничий домик или шалаш пастуха, не зная местности, было трудно. Пару раз пришлось ночевать под можжевеловыми кустами или под ветвями деревьев, укутавшись в плащ и накрывшись одеялом. Несмотря на разгар лета, ночи здесь были прохладными. Марк не раз с грустью вспоминал отличную, хоть и тяжеловатую палатку Лесного Воинства, потерянную во время перехода через Скалы Ящеров. Утром все вставали невыспавшимися, хмурыми и раздражёнными. Шли медленно, часто делая привалы. Эльмика жаловалась, что стоптала туфли и натёрла ноги, а когда Лейна напоминала ей, что юная магесса сама подбила остальных на этот поход, та огрызалась, мол, тебя-то я с собой не звала. Сама Лейна хоть и переносила тяготы пешего пути с достоинством ученицы Школы Рыцарей, но говорить с ней Марку становилось всё сложнее.

 «Эльмику ведёт любовь к Мелфаю. Сурка – верность заданию Сарпедона. Ильмара – мечта стать странствующим рыцарем. Меня – туманная миссия Седьмого миротворца. Одна Лейна отправилась с нами неизвестно по каким мотивам. Часть её души осталась с Никтой в Фаране, часть – с её названным учителем, воином-отшельником Фосферосом в Туманных болотах. Почему же она пошла с нами? Только лишь потому, что Эфай не разрешил ей остаться с ним?»

Марк порой останавливался, украдкой глядя на идущую в самом конце плеонейку. Волосы её, будучи некогда светлыми, приобрели грязноватый оттенок, и она постоянно скрывала их под капюшоном. В эту минуту Марк начинал испытывать к ней то удивительное, нежное чувство, которое то вспыхивало, то угасало, как далёкий огонёк в пустыне. Ему хотелось подойти к ней, сказать что-то ласковое, ободряющее, но он опасался, что она ответит ему какой-нибудь колкостью, и он останется в дураках.

«…Ты ослабел, Маркос. С самого Фарана ты начал слабеть», – вспомнились слова Эфая.

«Да, это так. Во всех отношениях я ослабел. Эфай правильно сделал, что отослал от себя прочь и меня, и Лейну. Мы полагались на него, как на небесного заступника. Мы верили, что с ним нам не страшен никакой враг. Именно это и вело нас к ослаблению и разложению».

Сзади раздался громогласный рёв осла, упёршегося копытами в каменистую землю, и ругань Сурка, пытавшегося сдвинуть с места упрямое животное.

– Проклятая скотина! Долго ты ещё будешь меня мучить?! О, подлая саламорская бестия, посланная мне в наказание за грехи всего Сарпедона!

Марк улыбнулся. Сурок, будучи с недавних пор седым как лунь, оставался самим собой, хотя не мог не измениться после того, что произошло у дома Мелфая в Саламоре. Он ни разу не вспоминал о том, как вышел против некроманта один на один, и всякий раз замолкал и хмурился, когда Марк пытался об этом заговорить.

«Он не может оставаться прежним. Его второе «я» – личина коварного шпиона, вкрадывающегося в доверие, чтобы впоследствии предать, – кануло в небытие».