Дар нерукотворный (сборник)

Дуся (поет). Ниночка-Первиночка… Нина Прокловна ждет, Иван Проклович ждет, Катерина, Евдокия и Егорушка, где наш батенька, где наш папенька… (Плачет. Подходит отец Василий, гладит ее по голове.) Самовар не поставили, Дусе чаю не дали. Вот какие противные, их Бог накажет… Настя, поправь фату… Цветочки поправь, не видишь, что ли, на свадьбу идем! (Фату поправляет Антонина.) Я сказала, Настя!

Антонина. Нету Насти. Ушла Настя.

Дуся. Здесь она, не обманывай меня.

Антонина. Не плачь, матушка, не плачь, Дусенька.

На крыльцо выходит Рогов.

К нему робко подходит девчонка, хочет что-то сказать, он отмахивается.

Рогов. Семенов! Сидоренко! Хвалынский! Мухамеджин! (Появляется Семенов.)

Семенов. Мухамеджина с Сидоренкой еще когда вперед послали.

Рогов. А! (Машет рукой.) Тогда ведите их напрямки через болотце, а я верхами по глуховской дороге в объезд…

Семенов. Пошли, что ли?

Антонина, Марья, отец Василий и Тимоша поднимают кресло с Дусей.

Дуся (тычет пальцем в Тимошу). Не тронь руками, отойди.

Тимоша. Да я нести помочь…

Дуся. Кто ты таков? Не тронь руками кресло. Слышь, что говорю?

Выстраивается процессия: один красноармеец впереди, другой позади, а между ними возвышается на кресле Дуся.

«Да воскреснет Бог, да расточатся врази Его…»

Из-за дома раздается крик.

Появляется Настя.

Настя. Матушка Дуся! Матушка Дуся!

Дуся. Помолчите. (Величественным жестом останавливает пение.) Все врешь, Антонина. Вот она, Настя, я же говорила, здесь.

Настя пытается встать на место отца Василия.

Отец Василий. Уходи отсюда, уходи, Настя.

Семенов. Стой, девка, ты куда? Куда лезешь? Кто такая?

Настя. Я Настя Витюнникова, я с ними вместе.

Семенов. Куда это ты с ними вместе?

Настя. Все равно куда. Куда они, туда и я.

Семенов. Дура-девка. Прочь поди. Мы их, может, расстреливать ведем.

Настя. Куда Дуся, туда и я.

Семенов. Ты что, хожалка ее, что ли?

Настя. Хожалка. Я при ней три года живу. Я Витюнникова Анастасия.

Семенов. Дура, иди отсюдова.

Настя уже оттеснила отца Василия от Дусиного кресла.

В этот момент Маня Горелая спрыгивает с крыши.

Маня. Венец! Девка мой венец украсть хочет! Хуюшки тебе! Эй, солдатик! Я Витюнникова Настасия! Я! Слышь! Дуся, скажи им, что Настасия я! Отпусти девчонку, девчонку-то отпусти!

Маня Горелая сбрасывает зипун с головы, нечесаные лохмы вываливаются из-под него. Становится на колени перед Дусей.

Маня. Дусенька, голубушка, прости меня ради Господа, мне с тобой рядом стоять.

Отец Василий. Отпусти, Дуся, Настю.

Семенов. Разобрались, кто еще желающий?

Марья. Стыд тебе, Дуся. Зачем молодая на себе несешь?

Семенов. С ума посходили все. Я такого еще не видел. Да подеритесь вы, кому идти.

Дуся (указывает на Маню). Эта со мной пойдет. Эта. А ты иди, дочка, откуда пришла. Откуда пришла, туда и иди. И в дом не заглядывай. Иди.

Настя отходит, прислоняется к забору. Маня Горелая берется за кресло.

Семенов. Ну, пошли, что ли… Нам еще обратно тащиться.

Отец Василий (поет, все подхватывают). Ныне отпущаеши Раба Твоего, Владыко…

Все уходят, пение удаляется. Тишина. Подходит Сучкова.

Сучкова. Доброе утречко, доброе утречко. Есть кто? Мне бы это… одолжить… ведро большое… (Она оглядывается, забегает в сени, выходит из сеней с ведром и со сковородкой.) Одолжить… (Пытается подхватить с земли грабли. От стены отделяется девчонка.)

Девчонка. Здравствуйте, бабушка.

Сучкова. А ты откудова? Чего тебе?

Девчонка. Да Рогова мне нужно.

Сучкова. Он верхами по глуховской дороге только-только проехал.

Картина девятая

У кладбищенской ограды, где Маня Горелая хоронила недавно свой старый зипун. Возле бугорка мается Голованов в жестоком похмелье. Подходит Надя.

Надя. Не дают никто. У Кротихи нет. Говорит, вчера все выпили. Сучкова дала чуток. (Голованов протягивает руку, глотает из почти пустой бутылки, ложится. Надя садится рядом.) Ишь, как ты маешься, Николай Николаич.

Голованов. Помереть бы скорей. Устал я, Надя.

Надя. Да ты ж не старый еще, Николай Николаич. И образованный. Бросил бы пить, тоже бы начальником стал.

Голованов. Ах, какая ты милая девочка, Надюша. Бросила бы гулять, а?

Надя. Ты не смейся надо мной, Николай Николаич. Дуся говорит, во мне семь бесов. Не могу я без этого, огнем горит.

Голованов. А что ж ты тогда мне говоришь, бросил бы пить? (Трясет бутылку, выливает в рот последние капли.) Я бы тогда повесился. А в начальники? Еще бы скорее повесился… Ихнюю веру я уже прошел. А церковной отроду не имел.

Надя. А ихняя-то какая?

Голованов (смеется). Сейчас, Надюша, мне и сказать смешно… Фратерните, эгалите и особенно либерте… Да ну тебя!