Дар ушкуйнику (СИ)

Микула подошел к двери, от него пахнуло сбитнем и банным духом. Ну да, они ж сегодня баню весь день топили. Ватаман легонько надавил пятерней на дверь, потом отступил на пару шагов назад. А дальше раздался жуткий грохот, Дарена даже зажмурилась, а, когда приоткрыла глаза, увидела вместо двери черный проем. Микула просто вынес дубовые доски, освобождая дорогу.

Ватаман по скоморошьи с легкой издевкой поклонился глупой девке, рукой указывая на черноту, мол, иди, кто тебя держит. Дарену уговаривать дважды не пришлось, она стрелой бросилась к проходу. Теперь щеки алели от дикого стыда, к горлу подступала тошнота.

– Да погоди ты! – окликнул Микула беглянку уже в подклети.

Она резко затормозила, чуть не упав.

– Сейчас светец возьму да провожу тебя, чтоб опять куда по пути не влетела.

Дарена хотела отказаться, но мрак впереди остудил гордость. Пусть проводит. Обидчики и впрямь могут стоять где-нибудь в черном углу, чтобы попытаться снова загнать ее куда-нибудь, например, Ведану в лапы.

Микула вышел с чадящей масленкой, подпоясанный и при мече, даже кудри успел перехватить шнуром. Шли молча – Дарена впереди, провожатый шагов на пять позади. Она чувствовала на себе его взгляд и от того становилось неуютно. «Боже, что он теперь обо мне думает! И так-то невысоко ценил, а теперь… Да какое мне дело, что он там себе думает! Отпустил и ладно, нужна я ему больно. Но Соломония! Как Соломония могла пойти на такое?! Мы ж вместе росли, подругами были, почти сестрами, а она меня…» Мысли путались, гнев пока не приходил, он стоял где-то там, на подходе, пока душу разрывало какое-то детское недоумение – как же так, как же так?!

Снова потянулся длинный переход с прорезями окошек-бойниц, в них заглядывала угрюмая безлунная ночь.

– У вас солнце хоть когда-нибудь выходит? – неожиданно пробурчал Микула.

– Выходит, – только и смогла выдавить из себя Дарена, с трудом ворочая пересохшими губами.

Да, выходит, и бывает очень ясно, и солнечные зайчики плещутся в тихой Клязьме, и небо окрашивается в завораживающую синь… Но говорить об этом с чужаком не хотелось.

Они дошли до княжеских палат, еще немного и покажутся покои Дарьи со скучающими гриднями на карауле. Вот как она могла их не взять с собой, какое затмение на нее…

– Тише, к стене, – скомандовал Микула и, дунув на светец, бесцеремонно потянул Дарену за рукав.

Она хотела возмутиться, но увидела приближающийся круг света. Кто-то шел, подсвечивая дорогу. Свет приближался, шли сюда.

Микула широкой спиной закрыл Дарену, задвигая ее в угол за резным столбом-подпоркой. Послышался легкий скрип половиц, шелест тканей и тихие голоса.

– Да я сама подивилась, куда это княжья дочь на ночь глядя может одна идти, – узнала Дарена голос няньки Вторицы. – А она к ушкуям на половину шмыг.

– Да она ли то была? – поскрипел голос старой княгини, отчего по спине у Дарьи побежал холодок.

– Да она, она, – увещевала Вторица. – Я аж дар речи потеряла.

– Так, может, тебе язык укоротить, чтоб тот дар и вовсе не вернулся, – громко проговорил Микула, выступая вперед и перегораживая процессии дорогу.

От неожиданности нянька, взвизгнув, попятилась назад, расталкивая сопровождавших княгиню воинов. Дарья совсем забилась за столб, не смея даже дышать.

Глава IX. Ярость

– Может объяснишь, княгиня светлая, что стряслось на ночь глядя? – рявкнул Микула, скрещивая руки на груди.

– Да то тебе лучше знать, коли к тебе девка непотребная ночами бегает, – с видимым равнодушием проговорила княгиня. – Только она под моим покровом, и позор ее на мою старую голову ляжет.

– Ее, то кого? Соломонии? – хмыкнул Микула.

«Да он над ними издевается!» – широко раскрыла Дарья глаза.

– Да как ты смеешь про унуку мою такое даже думать?! – возмущенно проскрипела Евпраксия, для убедительности стукнув об пол посохом. – Моя лебедушка давно спит сном праведным, а вот срамница одна, говорят, к тебе ночами бегает. Кровь-то не водица.

– Не пойму я, княгиня светлая, про кого ты речь ведешь складную, – картинно развел руками Микула.

– Все ты ведаешь, к одной сватаешься, а другую на ложе к себе таскаешь! – княгиня снова стукнула медным наконечником, заставляя глухой звук разлетаться в темные углы.

Дарена уже поняла, что выбраться из ложницы ушкуйника, еще не значит выпутаться из ловушки. Нянька и гриди Соломонии разнесут срамную весть по углам, и ей уже не отмыться. Кто поверит людям Дарены, что она ушла в сопровождении племянницы? «Простите, батюшка с матушкой, опозорила вас дочь глупая». Хотелось выть в голос от бессилия и проснувшейся ярости.

– Вон для чего вся потеха! – зло прорычал Микула. – Играть со мной удумали?! Вам ли сейчас то творить… когда град волнуется да видеть князей у себя и вовсе не хочет? – ватаман бросал догадку с железной уверенностью.

– Я сама только узнала, – уже более мягко проговорила Евпраксия. – Нешто сам не приметил, что срамница на тебя заглядывалась?

«Вот ведь ведьма старая! Да как можно-то так врать?! – Дарена с трудом сдержала себя, чтобы не выскочить из укрытия и не кинуться на княгиню с кулаками. – Что он теперь обо мне думает?!»