Дар ушкуйнику (СИ)

– Ну, чего стали, отворяйте, хозяйку вам привез! – гаркнул Ратша. – Дарья Глебовна, светлая княжна гороховецкая, ватаманша да Микульшина града посадница, – сразу навешал он на Дарью прозваний для солидности. – И княжич Михалко Ростиславич, братец, при ней.

Челядь загудела, явно обсуждая новоявленную молодуху. Ворота с шумом отворились. «Ну, и чего я волнуюсь, венчанная жена, ватаманша», – Дарья окинула собравшихся натренированным властным взглядом, чуть поклонилась и, плавно сойдя с саней, пошла к хоромам, ведя за руку оробевшего Михалку. Услужливые холопки кинулись сопровождать новую хозяйку.

Усадьба крестного Микулы была небольшая, но ладная, постройки приземистые крепкие, без лишней узорчатости. А вот двор метен худо, это Дарья приметила сразу.

– Здрав ли мой свекор? – чуть повернула она голову.

– Хворый, не встает уж, – зашамкала беззубая старуха. – Должно, скоро Бог приберет.

Дарья прошла по скрипучему порогу, в нос ударил пыльный застарелый запах. Михалко скривил губы, прижимаясь к сестре.

– А мы тут будем жить? – тихо проговорил он.

– Не бойся, – подмигнула ему Дарья.

Сама она уже не робела, широким шагом следуя за челядинками, рвалась все посмотреть.

Дядька Завид, тощий с впалыми щеками старик, лежал на широком ложе в сырой худо протопленной комнате под меховым одеялом. «Все не свежее, грязное. Да что ж это такое?!» – возмутилась Дарья, гневно глянув на старух.

– Кто это, не пойму? – зашевелился старец, закрутив седой головой.

– Жена я крестника твоего Микулы Мирошкинича, – подошла ближе Дарья, становясь так, чтобы старик мог ее рассмотреть, – к тебе на житье прислал с племянником, – она чуть подтолкнула Михалку. – Примешь ли, милостивый хозяин?

– Приму, приму, унученька, – радостно закивал Завид всклокоченной бородой. – Вот уж порадовали.

– Княжна гороховецкая, – это в ложницу просочился Ратша.

– Байстрючка княжья, – честно призналась Дарья.

– Ладную супружницу нашел, ладную, – закивал старик, приподнимаясь на локтях.

Дарья сразу подлетела, подкладывая под спину свекру подушку.

– А где ж сам Миколушка, чего ж не заходит старика проведать? – положил старик иссушенную ладонь на руку Дарьи.

– С Гороховцом ряд до весны заключил, позже приедет, – подобрала слова невестка.

– Ну, чего стоите? – прохрипел Завид старухам, – кормить надобно, чай, с дороги проголодались.

Старухи захлопали глазами, не двигаясь.

– Не тревожься… – Дарья замялась, подбирая слова, как назвать крестного Микулы.

– Дедушкой кличь.

– Не тревожься, дедушка, – улыбнулась Дарья, – все справим.

Новая хозяйка, передав Ратше Михалку, порывистым шагом вышла на крыльцо.

– Тиун где? – холодно произнесла она.

Из-за угла торопливо выбежал толстый дядька с реденькой бороденкой, смутно напоминающий гороховецкого ключника Горяя. Из одной колоды их всех что ли рубят?

– Почему хозяйство в небрежении? – властно проговорила Дарья.

– Так как же, хозяюшка, все ж по мере сил делаем, и денно и нощно в трудах.

– Двор мести, горницы промыть, хозяину чистую постель настелить да воды нагреть, вымыться. Устя, пойди за кухарками проследи. А будет кто лениться, – обвела Дарья притихшую дворню недовольным взглядом, – так на торгу новых нанять, скоро здесь с полудня много народа набежит, будет из кого выбрать.

Дворня, недовольно бурча, все ж принялась за дело.

– Послал Бог хозяйку, так-то спокойно жили, – прошамкала беззубая старуха.

– Нынче никто в спокойствии не живет, – кинула ей вслед Дарья.

Жажда деятельности кипела в ней, нужно что-то делать, приказывать, перебирать, пересчитывать, метаться из горницы в подклеть, из подклети в подпол, из подпола к амбарам, и так без конца. Потому что, когда занята, нет времени подумать, а стоит лишь на миг остановиться, и черные думки тут же выползают из темных углов, чтобы забраться в младую головушку. Этого Дарье было не надобно.

Она обживала Торжок, привыкала к забавной цокающей речи, и местным словечкам, которые у Микулы лишь изредка проскакивали, а здесь лились широкой рекой; не таясь и не затворяясь, посещала торг, сдружилась с молодой посадницей и уже через седмицу приятельствовала с боярышнями и молодухами. Всегда сдержанной и необщительной Дарье это давалось с большим трудом, но она помнила, что ради Микулы должна стать здесь своей, невольно копировала подсмотренную у Солошки манеру непринужденной трескотни и щедро дарила улыбки. И люди к ней тянулись, боярыням льстило, что так запросто с ними держится сама княжна. Только одна курносая рыженькая девица, дочка Сбыслава Должанина, неизменно встречала Дарью колючими почти ненавидящими взглядами и в соборной церкви, и среди торговых рядов, и на посиделках у посадницы.

– Чего это она? – уже смутно догадываясь, в чем причина, все же осторожно спросила посадницу Марфу Дарья.

– Так… – худенькая Марфа замялась, прикрывая изящной ручкой рот, – Микула Мирошкинич, говорят, к ней сватался, да ему отказали. В Новгород ее по весне замуж поведут.