Дар ушкуйнику (СИ)

Чужие любовные страдания чуть отвлекли. Мир уж не казался таким мрачным, а, может, все образуется, вернется за ней Микула, поедут на Вятку. Ватаманша – смешно, да был бы ватаман рядом.

Стародуб, как и Гороховец, готовился к осаде. Ставили надолбы, рубили засеки, лили колодезную воду, превращая края рвов в неприступную ледяную стену. Всюду царила нервная суета и тревожное напряжение. Постоялые дворы оказались забиты беженцами с юга, но проситься на двор к князю Дарья не захотела. Вои остались ночевать за городом в телегах, а хозяйке с княжичем и челядинкам Ратша исхитрился найти избенку на посаде. Круглолицая баба сетовала гостям, что посадские избы собрались жечь, чтоб крепче держать оборону, и куда ей тогда деваться с детками и хозяйством, она не знала? У каждого была своя беда.

Спала Дарья тревожно, постоянно просыпаясь. Как же хотелось назад, как перетерпеть, заставить себя двигаться дальше? Ночью все всегда кажется мрачнее и безнадежней. Быстрей бы рассвет.

Рядом вздыхала Устя.

– Хочешь, прогоню его, – тихо прошептала Дарья. – Пусть сами до Суздали добираются, народу нынче много по дорогам бредет, не страшно.

– Да пусть едет, мне до него и дела нет. Одно боюсь, чтоб он ничего худого обо мне не наболтал. Кроме стыда ничего и не чую.

– Пусть только попробует чего ляпнуть, быстро управу найдем. А с денщиком у тебя чего? – осторожно спросила Дарья.

– Ничего, – чуть дрогнувшим голосом отозвалась Устя, – просто говорливый, все про Торжок рассказывает. Да зачем я ему такая-то нужна, уж, наверное, понял все, – она всхлипнула, – позабавиться лишь хочет.

– Ну-у, будет реветь-то. Он вон, при тебе едет, а мне-то что ж делать? – и Дарья тоже судорожно всхлипнула.

– Да все хорошо будет, поганых разобьют, за нами Микула Мирошкинич явится, – теперь кинулась утешать хозяйку Устя, – мы об том дорогой молиться станем.

И снова в путь, все дальше и дальше. Суздаль обошли стороной, Дарья лишь успела различить на горизонте отблеск монастырских куполов. Так же незаметно истаял в стороне и Юрьев-Польский. Теперь Вадим вел обоз более спешно, привалы делали лишь по необходимости, чтобы дать отдых лошадям. Ночевать приходилось чаще среди леса, и лишь изредка знатных путников пристраивали в тесной избе попавшейся на пути верви. К суровым условиям Дарья быстро привыкла, беспокоилась лишь за Михалку, чтобы не застудился. Но здесь Вторица свои обязанности выполняла исправно, в этом ее уж не упрекнешь: кутала дитя, когда надо было, давала побегать, размять ножки, и отпаивала отваром на привалах, чтобы благостное тепло мерно разливалось по венам.

Вадим суровый, даже жесткий с подчиненными воями, с Дарьей все время смущался и отводил глаза, неужели все еще помнил, как неудачно сватала ему Дарью Евфимия? Дарья тоже с ним чувствовала себя неуютно и старалась обращаться как можно реже. То ли дело Ратша! Он так естественно и быстро принял ее безусловной хозяйкой, что Дарья уже и не делала различий между ним и своими гридями, легко раздавая приказы и иногда просто болтая, расспрашивая про вятский край, куда упрямо надеялась попасть.

– А град наш прозывается Болванский городок, это потому, что раньше там капище поганое стояло, – вещал денщик ватаманше, время от времени кидая взгляды на Устинью, – а новгородские находники его штурмом взяли, идолищи разрушили, а храм божий поставили.

– Недоброе прозвание, – вздохнула Дарья.

– Так, там речушка Микульша течет, в Вятку впадает, так по-другому Микульшиным градом кличут. А ватамана нашего, уж не гневайся хозяйка, Микульшей кличут, ну от Микулы озорники переделали. Так вроде как в его честь теперь град зовется. Так вот.

Дарья улыбнулась, представляя, как Микула важно хмурит белесые брови, напуская солидной суровости. Такой родной. И снова слезы защипали глаза.

Расстаться с Терешкой и его семейством не получилось. Они настырно следовали дальше, не отгонять же, все ж свои. Вторица быстро спелась с матушкой дьяка Степанидой, и теперь они, сидя в одних санях, с удовольствием перемывали кости общим знакомым, которых уж вряд ли когда-либо увидят. Казалось, обе до конца не понимали безвозвратности длинного пути.

Терентий с Ратшей боролись за внимание Устиньи. Она вела себя сдержанно и не поощряла обоих. Терентия Устя не простила, а в искренность чувств Ратши не верила.

Очередная ночевка застала путников на подступах к Переяславлю Залесскому. Вадим видел, что женская половина обоза подустала и принял решение переночевать в граде, но дорога оказалась заполнена беженцами, измученные с осунувшимися затравленными лицами бабы и ребятишки шли пешими, чтобы не перегружать и без того едва плетущихся коней и волов. Гороховецкий обоз несколько раз уходил в негустой лес, чтобы обогнать скорбный поток из волокуш и саней. Далекая неясная угроза материализовывалась жуткими рассказами и подгоняла в спину.

– Завтра переночуем за Плещеевым, там вервей полно, – ободрил Ратша, сваливая охапку хвороста, разжечь для баб костер.